Три цветка и две ели. Первый том

«Он был свежевыбрит, когда вошел… – соображала она. – Но это ничего не значит. Ветки не исцарапали ему нижней части лица – значит: щетина или борода. Щетина, должно быть… Зачем отпускать бороду, если потом ее сбривать? Но про щетину меня наверняка не спрашивали бы… Что в ней особенного? Да черт возьми! – зачем я выдумала про поцарапанное лицо! Всё было так ладно! Борода или щетина… Черт, черт!»

Внешне она была спокойна, но Рагнер угадал ее смятение и тоже начал сомневаться.

«Да что я о ней, вообще, знаю? – внезапно озарило его. – Только то, что она и ее скользкий братец сами о себе наговорили!»

«Завралась, так вернись к первой лжи – и стой на ней!» – приказал в голове Лилии голос ее отца. Ниль Петтхог имел обширную бороду.

– Борода, – прошептала она, прижимаясь к Адреами. – Немалая на ощупь борода. И запах пота был… – содрогнулась она. – Можно я более не буду вспоминать?! – воскликнула Лилия и, резко поднимаясь, отошла к окну.

– Теперь можно, – мрачно ответил Рагнер, смотря на ее тонкий стан, подчеркнутый белым светом из окна. – Простите, если причинил боль, госпожа Тиодо, но так было необходимо. Более вас мучить я не стану, – поднялся он со стула. – Мне пора… Того выродка уже везут в Вардоц, в тюрьму, но у вас я на всякий случай оставлю охранителей. И еще одно… Ирмина, – обратился Рагнер к дочери Вьёна. – Удели мне пару минут, пожалуйста. Наедине.

– Хорошо, я тебя провожу… – удивилась девушка.

Рагнер распрощался с Вьёном, Адреами и Лилией, а с Ирминой заговорил уже во дворе. Двор этот был обширен, равнялся по размерам переднему двору герцогского замка, все деревья здесь срубили. Старик сгребал лопатой снег у небольшой конюшни, какую занимал единственный рыжий мерин.

– Ирмина, тебе мне нечего рассказать? – спросил Рагнер, направляясь к воротам. – Ты же общаешься с госпожой Тиодо как дама с дамой. Любая мелочь важна… То, что мужчинам не говорят: женские тайны… Может, тебе что-то странным показалось?

– Нет… – пожала пухлыми плечами Ирмина, но затем задумалась и оттянула вниз кудрявый локон. – Я вчера ненароком увидала, что Лилия хранит зеркальце в Святой Книге. Как давно, я не знаю… Может, оно туда случайно попало, но это показалось мне странным. Она эту Святую Книгу везде с собой по дому носит, читает ее…

– Ирмина, у меня к тебе просьба… – понизил голос Рагнер. – Понаблюдай внимательнее за госпожой Тиодо и особенно за ее братцем Адре…

– Нет! – перебила его Ирмина. – Не буду! Это низко!

Рагнер печально усмехнулся и, извинившись, вышел за ворота.

________________

Кони ступали среди леса несмело, меняя быстрый шаг на медленный. После Пустоши они вовсе поплелись, давая Рагнеру время поразмыслить.

«На одной чаше весов – зеркальце в Святой Книге, брошь и волосы Лилии… Сегодня по-новому их заплела… Но на другой чаше: синий плащ и борода. Вторая чаша перевешивает. Почему я еще сомневаюсь? Понятно почему: из-за Маргариты. Боюсь сделать выбор между ней и Вьёном, и не хочу, но, кажется, этого не избежать…»

Лес слева поредел, за деревьями замелькало болото, превращенное в снежное поле. Понимая, что до Вардоца осталась половина пути, Рагнер оглянулся: Сиурт, запрокинув голову, ловил ртом редкие снежинки, а капюшон его овчинного кафтана при этом упал ему на плечи.

«Жених сыскался! Даже шапки не надел!» – с раздражением подумал Рагнер и придержал Магнгро, равняя его с чалым жеребцом Сиурта.

– Так, когда ты по-орензски запел? – спросил он здоровяка. – Давно уж изъяснялся?

– Не пою я… – удивился тот и, растягивая слова, заговорил своим тонковатым, сдавленным голоском: – Ента жа Эорик пел, пра герою Сиурта и пра плащ как вашанскай, пра невидимку… А ента чага – «изясьялся»?

– Чага… – передразнил его Рагнер. – В Орензе, как помню, всё руками «изясьялся»…

– А вота вы о чем… – засмущался Сиурт. – Ну, руками-та никта не радай. Вырос ужа я из ентай сраматы… но бываат всяковае…

– Да по хрен мне как, когда и сколько это твое «всяковое» бывает! – прикрикнул на него Рагнер. – Орензский откуда знаешь?

– А меня и Эорика Раоль Роннак учаат. А мы ега по-нашански учаам.

– Еще и Эорик! Молчальник херов… – проворчал Рагнер. – И зачем вам это? Мы же уже не в Орензе.

– Эорик влюбвился, – расплылся в глуповатой улыбке Сиурт. – А я орензскай учаю, чаба с ягайнай жаною дружаться.

– Да ты что! – повеселел Рагнер. – А кто его любимая? – заговорщически тихо спросил он. – Кто там из орензчанок остался… Неужели… Диана Монаро? Хотя… она еще очень даже ничего…

– Марили, – прыснул смехом Сиурт. – Эорик втрескался и чаат, ча никта ентага не видавает.

– Лорко наверняка уж снова с Марили.

– Не, Марили – гордячка, она яга не напрощаат. А Лорко деву Енриити наверняка обабахаживает.

– Обабахаживает… – стал шире улыбаться Рагнер. – Сиурт, а ты мне не заливаешь? Откуда знаешь-то?

– Я многавае подмечаю, – скромно ответил Сиурт. – Ента таланта…

– Охренеть: Лорко и Енриити!

– Точна, Ваш Светлость: охренеть, – подтвердил здоровяк, почесывая ручищей свой низкий лоб.

– А еще охренеть, Сиурт, что ты башмаки свои к Миране придвигаешь, – строго произнес Рагнер.