Три цветка и две ели. Первый том

Покидать кровать-шкаф они не спешили – Рагнер сказал, что Вьён обедает поздно – аж после часа Воздержания, потому что ночами не спит, а спит днем – и еще наверняка дрыхнет. Сам Рагнер решил потратить время не зря и рассказать наследнику о том, какой его папочка молодец и какое золотое наследство он ему оставит в виде холма. И общался он с сыном так: полулежал, перебравшись к изножью постели, задрав ноги Маргариты, соединенные в коленях, и разговаривая с ее промежностью, иногда целуя и поглаживая девушку там. Маргарита же смотрела на ажурный потолок, терпеливо ждала, когда Рагнеру это надоест, и думала, что он ведет себя хуже ребенка.

– Камни, сынок, – говорил Рагнер, – это тебе не ил, не земля и не галька. Каменная твердь – это то, что не размоет никакая Йёртра! Я уже отправил лодку вверх, в Цютрос. Завтра здесь будет владелец каменоломни – и его осчастливлю тоже. Наломает мне порохом камней, плотники дамбы наделают, лесорубы лес нарубят и дадут Йёртре второй путь! Получим остров – значит: мост будет нужен… Еще дорогу замостим… К зиме верфь сколотим и за первый парусник примемся! И говорю тебе сразу: не продавай нашу верфь, когда вырастешь, внуку Флекхосога. Ни за что! А то, сынок, я тебя прокляну…

– Рааагнер, – захныкала Маргарита, закатывая глаза. – Никого ты не проклянешь! И хвааатит! Через чрево лучше поговори с малышом, как я! И, вообще, может, дочка там… А у меня ноги устали!

Рагнер что-то прорычал напоследок «наследнику», потерся щекой между ног Маргариты и поцеловал ее там. После чего он наконец опустил ее ноги и лег рядом с ней.

– Всегда мне было это странно: сколько у вас, у дам, всяких много штук занятных, – улыбался он, сдавливая пальцами сосок на девичьей груди, заставляя его уменьшаться и твердеть. – За то, что Бог эту хитрость придумал, я его благодарить не перестану.

– Это ты ребенок, а не я! – выдохнула Маргарита. – И давай вылезать уж! Мне волосы заново укладывать нужно… Я, наверно, не буду более вообще никогда причесываться – всё равно придешь ты, помнешь мне платье и волосы мои растреплешь!

Он перестал улыбаться – сжал и скривил губы.

– Извини… – резко поднялся Рагнер, вылез из кровати и начал одеваться. – Думал, это ты для меня стараешься.

– И ты меня извини… – прошептала Маргарита.

– Я не обижаюсь. Ты, пожалуй, права. Я думаю только о себе.

Тем не менее Маргарита чувствовала, что сильно его задела. Ее настроение резко переменилось – да так, что она едва не заплакала. Нагой она встала с постели и, обвивая его руками, прижалась щекой к широкой мужской спине, отмеченной меридианским крестом.

– Пожалуйста, прости меня, – прошептала Маргарита и поцеловала его спину в центр креста. – Я лишь для тебя хочу быть красивой. А для прочих – чтобы ты мною гордился.

Рагнер вздохнул, оттаивая и поворачивая ее к себе лицом.

– Я не обижаюсь… И если даже обижаюсь, то не стараюсь с тобой поссориться, как ты со мной, а стараюсь понять и принять то, что тебе не нравится… Откровенно говоря, я тебя иногда не узнаю. Ты же не первый день со мной, а обижаешься на мои шутки. И снова плачешь, как вчера или как тогда… из-за Хлодии, еще в Брослосе… – тяжело вздохнул он.

– Я сама не знаю, почему мне иногда бывает так обидно и больно… – дрогнувшим голосом произнесла Маргарита. – Знаешь, моя подруга Беати тоже всё время рыдала, пока носила в чреве Жоли. По любому поводу заливалась слезами. Ульви, другая моя подруга, еще тогда ей сказала, что она родит дочку, раз так много плачет.

Рагнер ее поцеловал и, выпуская из своих объятий, произнес:

– Я пойду. Ты оденься пока, но как-нибудь попроще, а то Вьёну будет слишком завидно. Я и Соолму у него отбил, и щас заявлюсь с красавицей… А Вьёну-то в любви вовсе не везет… И я таким же был. Тех дам, кто нас любили, почему-то мы не любили, а гонялись за теми, кто разбивал наши сердца. Люблю тебя, – положил он свой лоб на ее лоб и заглянул в зеленые глазищи. – А ты?

– Больше братьев, Марлены, Беати, дядюшки Жоля и даже больше Бога!

Рагнер хохотнул.

Глава X

Белоснежная Лилия

Священный мак и его четыре лепестка символизировали крест и четыре стихии, фиалка и пять ее лепестков – пятиконечную звезду и плоть человека, лилия и шесть ее лепестков – шестиконечную звезду и праведного меридианца. Роза с семью лепестками означала мир (планету Гео в окружении семи других планет), «божественная роза» с восемью лепестками – равновесие и гармонию мира, – изображение такой розы не использовалось в быту, гербах или инсигниях власти. Именно восьмиконечную розу символизировал алтарь.