Три узды

– Ну ты, бля, комик… – он, похрюкивая, вытер набежавшую слезу. – А свое-то принес?

– Что, тоже трусы снимать?

– Да уймись ты уже!.. – вновь зашелся он. – На, держи банку. Отхаркайся хорошенько… Да не в банку, осел, в раковину! А теперь вот этой палочкой, аккуратно, по щеке… Вот так. Все.

Он подцепил трусы пинцетом, ловко отстриг от них ножницами лоскут и упаковал его в маленький пакетик. Обрезки выбросил в урну. Разглядывая стринги, он вдруг посерьезнел и спросил:

– А вообще, откуда это у тебя? И вот здесь что за фигня? – он ткнул пальцем в запястье, исцарапанное острыми коготками Эльзы. – Что, пришлось поиграть в Мату Хари, чтобы добыть образец?

Отпираться было бесполезно. Стасик знал толк в следах, оставляемых женщинами, и в следах, оставляемых на женщинах. При всей своей бесцеремонности и безалаберности, а может быть, и благодаря им, Стасик пользовался уважением у слабого пола. Еще бы: он был брутален, громок, харизматичен, неизменно настойчив, а главное – следил за собой. Его черные, с редкой проседью волосы были всегда тщательно причесаны, чисты и ухожены, а борода содержалась в таком порядке, что могла бы составить конкуренцию благородному английскому райграсу10. Меня всегда удивляло, что у бесцветной тихони Аси уродился такой яркий, энергичный брат.

– Жену бы пожалел, – с лицемерным упреком сказал мне этот жиголо.

– Давай-ка не лечи меня, дружище, – огрызнулся я. – Моя жена, мне и лечить. У тебя-то жены нет, вот и радуйся жизни, пока можешь.

– Да потому, может, и нет, что все приличные тёлки предпочитают таких долдонов, как ты. Нормальная же она у тебя, живи да радуйся…

– А тебе откуда знать, какая она? – холодно поинтересовался я.

– Да вот уж знаю, представь себе.

– Чего-о? – протянул я не столько с ревностью, сколько с недоумением. Выслушивать подобные нотации от беспутного Стасика было совершенно невообразимо.

– Да не ссы, не ссы… по работе знаю. Я же участвовал в этом вашем аборигенном исследовании. Ну, где вы добровольцам хуи линейкой мерили… то есть черепа. Сестра привела в качестве контрольного материала. Что, не помнишь?

– Не помню, – сердито заявил я. – Буду я еще всякой деревенщине сам члены измерять…

– Ну вот, а я помню. И Нину твою помню прекрасно. И так тебе скажу – ты уж меня прости, дело давнее – что почти влюбился. Единственный приятный человек во всем этом бредовом бардаке, что вокруг. Не поверишь, готов был жениться, клянусь…

– Ну и как, женился?

– Смешно… Нет, брат, я думаю, она уже тогда на тебя глаз положила, так что так до сих пор в холостяках и хожу. Из-за тебя, мудилы горохового…

Вся эта откровенность настолько озадачила меня, что я не нашел ничего лучше, чем отшутиться.

– Ты не переживай, – заверил я Стасика. – Я уже немолод, так что как сдохну от цирроза, принимай эстафету. По крайней мере, буду знать, что жена в надежных руках…

– Договорились, – с комичной серьезностью кивнул он.

– Ладно, – вздохнул я. – Потрепались и будет… Это-то когда будет готово? – я показал на мешок с кусками трусов и банку с обломком ватной палочки.

– Посмотрим на твое поведение… Но вообще, ребята быстро делают. Может быть, завтра. Денег потом не забудь отдать.

– Сколько? Впрочем, неважно. Пойду я, затрахался что-то в конец.

– Это заметно, – ядовито заметил Стасик на прощание.

Я вышел из дверей его «лаборатории», но направился не на свежий воздух улицы, а предпочел спуститься в подземный переход, проложенный рядом с ускорителем и соединяющий ангар с главным корпусом университета. Что-то мне надо было в деканате, что-то важное… Я уже не помнил, что именно, и зачем я туда иду. Неинтеллигентно потирая на ходу лоб, я все прокручивал в голове слова Стасика и пытался ухватить за хвост какую-то тревожащую мысль, на которую меня навела наша беседа. Но я слишком устал от разговоров, и никак не мог понять, что именно меня беспокоит.

Я вдруг почувствовал себя полностью разбитым. Действие Эльзиной таблетки давно закончилось. В голове звонко щелкало, в груди кисло тянуло, а самое главное – на душе было так мерзко, словно там обгадилась целая свора лишайчатых подвальных котов. Все несуразности и приключения последних суток вымотали мою нервную систему до состояния полного опустошения. Я отчетливо понимал, что надо ехать домой и попробовать заснуть, но мне было страшно представить, как я окажусь в нашем с Ниной доме, ставшем чужим и преданным после измены.

Так я и шел по университету, опустив глаза и с трудом пробираясь сквозь толпы студентов, заполонивших коридоры на время вечернего перерыва, – не зная, чем себя занять, как поступить, и как вообще существовать на оставшемся отрезке жизни.

И тут…

Узда вторая: Ася

Пятница, сумерки. Все кувырком. Возвращение.