Три века с Пушкиным. Странствия рукописей и реликвий

Детище Николая Бруни – какой тайный смысл, непонятый палачами, несло его творение?! Ведь памятник Пушкину в Ухте, такой же «столице» ГУЛАГа, как Кемь и Соловки, Минусинск, Нарым и Попов остров, – памятник всем безвинно пострадавшим в годы чудовищных репрессий. И прежде всего правнуку поэта Александру Мезенцову, двадцатилетнему московскому студенту, брошенному по ложному обвинению в северные лагеря и погибшему в расцвете лет…

Изваянный в неволе памятник поэту-вольнолюбцу. Что может быть парадоксальнее?! О, как терзался Пушкин, зная, что, сосланный царской волею в сельцо Михайловское, не может свершить то, о чём грезилось: не волен ехать в чужие края, не волен видеться, говорить с милыми его сердцу людьми! Как негодовал ссыльный поэт, как печалился!

Я неволен, как на привязи собака…

Рискну навлечь на себя праведный гнев пушкинистов. И всё же что такое неволя и ссылки поэта в сравнении с тем ужасом, что довелось претерпеть его правнуку и тысячам подобных ему страдальцам?!

Пушкин… за колючей проволокой! И это отнюдь не изощрённая метафора, рождённая в исступленном уме, а страшная реальность: памятник поэту созидался в исправительно-трудовом лагере, и весьма суровом!

…Мгновение, когда спало с бронзового монумента белое покрывало, стало незабываемым для жителей Ухты: казалось, весь город собрался тогда на торжество! Приехали издалека и желанные гости: дочь скульптора Алла Николаевна, внуки… Будто сбылись поэтические надежды художника:

Но если мы уроним стяг —
Его поднимут наши дети.

Вот они, те неизъяснимые фантастические «сближения», что любил подмечать Пушкин. В тот знаменательный день цветы к монументу возложил наследник поэта Сергей Александрович Данилевский, далёкий внук Пушкина с тремя благородными «пра». Геолог по профессии, к тому времени он давно обосновался в Ухте, считая её для себя малой родиной.

Восстановленный памятник Пушкину работы Николая Бруни в Ухте. Современный вид

Надо отдать должное горожанам: фрагменты старого памятника не выбросили, как ненужный хлам. Нет, они стали экспонатами Ухтинского историко-краеведческого музея, быть может, самыми дорогими и самыми печальными.

Памятник Пушкину – творение ссыльного Николая Бруни, – возрождённый стараниями реставраторов (по слепкам и старым фотографиям), обратился символом северного российского города.

«И прежний сняв венец, они венец терновый, увитый лаврами, надели на него…» – потрясённый смертью Пушкина написал его младший собрат Михаил Лермонтов. Знать бы ему, каким иным провидческим смыслом исполнятся те горькие строки через столетие!

Невероятная магия пушкинского памятника в Ухте. Стоит пристально вглядеться в него, и покажется на миг, будто бронзовая курчавая голова поэта увенчана… венцом. Нет, не из лавровых ветвей. И не из библейского терновника. Но из колючей лагерной проволоки.

Фонд Достоевского

«Непостижное уму»

Пушкин есть пророчество и указание.

Фёдор Достоевский

На перекрёстках

Без Пушкина, верно, не было бы и Достоевского. Он кумир его детских и юношеских лет. Оба они – поэт и писатель – москвичи по рождению.

Когда 30 октября 1821 года в Москве, во флигеле Мариинской больницы для бедных, появился на свет мальчик, наречённый Фёдором, Александр Пушкин был далеко от Первопрестольной, на юге России, в Кишинёве. Уже познал он славу певца «Руслана и Людмилы», уже легли на листы наброски «Бахчисарайского фонтана» и «Братьев-разбойников» – поэтическим замыслам тесно в молодой кудрявой голове. Поэт увлечён заветной мыслью: он рвётся на войну – сражаться за свободу Греции. Желание столь яркое, что в письме его знакомца упоминается «новость»: будто «кишинёвец… ускользнул к грекам». И он влюблён. Страстно влюблён в гречанку Калипсо Полихрони, чьи яркие и резкие профили мелькают на страницах пушкинских рукописей.

А в метрической книге церкви Петра и Павла в те дни появилась запись: «Родился младенец, в доме больницы бедных, у штаб-лекаря Михаила Андреича Достоевского, сын Фёдор».

…При жизни Фёдору Достоевскому с Пушкиным встретиться не довелось: слишком уж велики были и возрастной, и социальный разрывы! Но известно, что ещё подростком Достоевский прочитал «Пиковую даму», увидевшую свет в 1835-м, на страницах «Библиотеки для чтения».

Грядущий – 1836 – год стал горестным в жизни двух русских гениев: фатальная параллель пролегла в их судьбах. И Надежда Осиповна Пушкина, и Мария Фёдоровна Достоевская, обе матери, тяжело занемогли в тот год.