Три возраста Окини-сан

– Меня иногда всякие психопатки в очках спра шивают: «А зачем вам флот?» Я вежливо отвечаю: «А затем, чтобы всякие дуры не задавали идиотских вопросов». В самом деле: для чего флот? Нападать или защищаться? Культурное человечество, в отличие от крокодилов, нуждалось более в самообороне, нежели в нападении. Это сложный вопрос: флот ради агрессии или флот ради самозащиты? Но в споре о том, кто, победит, дредноуты или подводные лодки, я участвовать на старости лет не желаю, ибо этот вопрос разрешит только война.

– Мне думается, – отвечал Коковцев, – что стремление флота к обороне объяснимо еще и географическим фактором. Морские нации не боятся дальних плаваний, длящихся иногда годами, они менее подвержены тоске по семьям, их жены легче переносят разлуку с мужьями. Моряки же стран континентальных более привязаны к земле, отсюда, мне кажется, возникли броненосцы береговой обороны, мониторы и канонер ские лодки… Вы простите, если я вдруг сказал ересь.

– Ересь! Но я вашу ересь продолжу. Солдат служит три года, матрос табанит пять лет. Попробуйте уговорить новобранца из деревни Сивухи, что пять лет морской службы на свежем воздухе и в здоровом движении заманчивее и полезнее трех лет пребывания в казарме, пропахшей г…, капустой и портянками. Я буду благодарен вам, – сказал Диков, – если вы эту ересь разовьете для практического употребления…

Благодаря близости к министру, Коковцев вскоре стал свидетелем борьбы высших инстанций империи, и эта борьба наглядно выявила перед ним слабости монархии. Далекий от осуждения царизма, контр-адмирал не стал делать радикальных выводов, хотя поводов для возмущения было достаточно. Финансы решали все! Но они-то как раз и не могли ничего решить, ибо царская казна имела бюджет с хроническим дефицитом. «Это примерно так же весело, – говорил Диков, – как если бы я проедал в день больше, нежели зарабатывал в неделю. Но мне плевать на их дефицит!» Именно Диков, стоящий на пороге могилы, проводил в жизнь «Большую программу кораблестроения», нуждающуюся в пяти миллиардах рублей. Этот грабеж государства средь бела дня горячо одобрял министр иностранных дел, полагавший, что усиление флота вернет России внешнеполитический престиж, утерянный ею после Цусимы.

Спор на верхних этажах империи закончился тем, что Николай II утвердил «Малую программу» развития флота, которая и потянула из казны восемьсот семьдесят миллионов рублей. Коковцеву прискучило наблюдать эту грызню из-за денег, он намекнул Дикову:

– Не знаю, как сложится моя карьера далее, но хотелось бы год-два провести на эскадре, чтобы выпла-вать ценз.

На этот раз – ценз адмиральский, без которого не будет дальнейшего продвижении по службе. Диков, это понимал.

– А где я возьму для вас эскадру?

Балтийский флот все, что имел, оставил возле Цусимы, и теперь даже маститые флотоводцы рады-радешеньки командовать учебными отрядами. Иван Михайлович полистал свои бумаги:

– Берите торпедно-пристрелочную станцию у Копорья.

– А нет ли дела для меня поживее?

– Живо преподавать в Минные классы пойдете?

– Не пойду. Скучно.

– Дача у вас под Питером есть?

– Была. Продали. Жалеем.

– Тогда лучше дачного места, чем эта торпедная станция на берегу озера, вам в жизни не найти.

* * *

Только теперь, перешагнув за полвека, Коковцев, травмированный Цусимой и ее последствиями, начал предаваться мучительным размышлениям о моральной сути военного дела, которому всегда останется предан человек с настроениями патриота. Пора решить: что это за т и п, однажды и навсегда давший присягу? Если он только паразит, даром пожирающий блага народа и ничего путного сам не производящий, то стоило ли ему, Коковцеву, столь нелепо и безрассудно отдавать жизнь в угоду присяге? Однако, поразмыслив, адмирал склонялся к убеждению, что служение воинское все-таки самое непогрешимое на свете, если, конечно, отдаваться ему целиком. И, придя к такому выводу, Владимир Васильевич испытал душевную тревогу от мысли, что зловещая и капризная фортуна воспрепятствовала ему завершить до конца многое и полезное, к чему он всегда устремлялся.

– Карьера не удалась, – честно признался он Ольге.

Она рассудила это на свой лад, чисто по-женски:

– Но ведь получил орла на эполеты, нашил на штаны золотой лампас адмирала… Владя, что с тобой про исходит?

– Ничего, кроме… старости! Иногда мне хочется снова бродягой-мичманом открыть калитку в том саду, в котором ты играла в крокет с тремя кретинами-женихами. Все-таки, согласись, я тогда очень быстро разогнал… этих комаров!

– Ты же всегда, Владечка, был неотразимый…