Три заложника

В этом безумном сиянии я чувствовал, как разум покидает меня. Я физически ощущал пламенеющую необоримую волю парящего в воздухе библиотеки сияния. Не лицо, не глаза человека или демона – только вселяющая ужас светящаяся аура.

Я подумал – если конвульсии моего разума в ту минуту можно назвать мыслью, – что если соединить это сияние с чем-нибудь материальным, мне станет легче. Невероятным усилием воли я, кажется, различил контур человеческого плеча и спинки стула. Повторяю: о Медине я вообще не помышлял, его как будто изъяли из моего сознания.

– Вы Ричард Ханней, – произнес голос. – Повторите: «Я – Ричард Ханней!»

Мои губы невольно произнесли указанные слова. Тем временем я изо всех сил пытался сосредоточиться на спасительной спинке стула, которая постепенно становилась видна все отчетливее.

Голос зазвучал снова:

– Но до этой минуты вы были никем. Прежде Ричарда Ханнея не существовало. Когда я дам команду, вы начнете жить. Вы ничего не помните. У вас нет прошлого.

– Я ничего не помню, – сонно ответил мой голос. Правда, произнося это, я знал, что лгу, и это стало моим спасением.

Врачи, практикующие подобные вещи, не раз говорили мне, что я совершенно непригодный объект для гипноза. Один из них даже заявил, что я невосприимчив к внушению, как Столовая гора[29]. Могу предположить, что эта неподатливая горная вершина во мне в ту минуту встретилась с чем-то таким, что упорно пыталось подчинить меня своей воле – и оказала сопротивление. Я чувствовал себя совершенно беспомощным – голос мне больше не принадлежал, глаза терзала адская резь, но ко мне вернулся рассудок.

Я как будто повторял урок под диктовку наставника. Мне пришлось сказать, что я – Ричард Ханней, который только что вернулся из Южной Африки и впервые оказался в Англии. Я никого не знаю в Лондоне, у меня нет здесь друзей. Слышал ли я о полковнике Арбутноте? Не слышал. О клубе «Четверг»? Не слышал. О мировой войне? Слышал, но почти все это время я провел в Анголе, и в боевых действиях участия не принимал. Есть ли у меня деньги? Да, значительная сумма, в таком-то банке и в таких-то ценных бумагах…

Я повторял все это бойко, как попугай, но все время сознавал, что лгу. Что-то глубоко внутри настойчиво твердило: я – Ричард Ханней, рыцарь-командор ордена Бани, командовавший дивизией во Франции, владелец поместья Фоссе, муж Мэри и отец маленького Питера Джона.

Потом голос начал командовать. Мне предлагалось сделать то или другое, и я покорно выполнил все команды. Страх мой к этому времени полностью улетучился. Кто-то пытался играть моим разумом, но теперь я снова стал его хозяином, хотя мне все еще казалось, что голос мой исходит из какого-то граммофона, а руки и ноги оставались ватными. Больше всего на свете я хотел, чтобы мне позволили уснуть…

Наверно, я все-таки задремал на какое-то время. Последнее, что я припоминаю из этой странной беседы: невыносимый свет пропал, и все настольные лампы в библиотеке также погашены. Медина стоит у камина, рядом с ним еще один человек – тощий сутулый мужчина с вытянутым серым лицом. Этот человек находился там совсем недолго, но он внимательно рассматривал меня, и мне показалось, что Медина разговаривал с ним и при этом смеялся…

Потом Медина помог мне натянуть плащ и проводил вниз. На улице горели два ярких фонаря, и от этого мне захотелось лечь прямо на тротуар и уснуть…

На следующее утро я проснулся около десяти и обнаружил себя в спальне в своем клубе. Чувствовал я себя отвратительно. Голова раскалывалась, перед глазами все время плавал белый огонь, суставы ломило, словно я подцепил грипп. Несколько минут у меня ушло только на то, чтобы сообразить, где я нахожусь, а когда я попытался понять, что повергло меня в такое состояние, то ничего не смог вспомнить. В голове вертелись бессмысленные слова: «доктор Ньюховер» и какой-то адрес на Уимпол-стрит.

Я мрачно усмехнулся. Для человека в моем состоянии это весьма ценные сведения, однако откуда они взялись, я понятия не имел. События предыдущего вечера представлялись мне совершенно ясно. Я во всех подробностях помнил обед в клубе «Четверг», бестактное поведение Сэнди, свою прогулку с Мединой, свое восхищение его библиотекой. Я помнил, что там меня стало клонить в сон, и как я боялся показаться ему скучным собеседником. Но причины моего удручающего состояния от меня ускользали. Вряд ли виной всему обед или вино – выпил я не так много, да и желудок у меня луженый. Виски с содовой, выпитый у Медины, также тут ни при чем.

С трудом поднявшись на ноги, я добрался до зеркала и осмотрел свой язык. Тот выглядел как обычно, значит, дело не в пищеварении.

Вам следует знать, что череда событий, которые я только что изложил, составлена из отдельных фрагментов – по мере того, как они «проявлялись» в моей памяти. Но в то утро я не мог вспомнить практически ничего, за исключением того, что происходило со мной до того, как я вошел в библиотеку Медины, а также имени и адреса врача, о котором прежде я никогда и нигде не слышал.