Три запрета Мейвин (СИ)

Королева Мейв рвалась на волю, и я позволила ей и её ярости взять верх над собой. Оружие привычно легло в руки. Умение королевы-воительницы помогло увидеть огрехи в стойке противника, наперёд угадать уязвимые стороны в его нападении и защите. Я медово улыбнулась, и самоуверенность врага сменил миг недоумения.

Заёмная память научила никогда не умевшее биться на копьях тело высокому мастерству, что за три жизни не достичь было противнику. Я крутилась палым листом, мороча обманными движениями. Копьё моё металось так быстро, точно растроившись, и враг стал ошибаться, отбивая призрак, пропуская настоящий удар. Наградив безымянную воительницу возросшим страхом в единственном глазу убийцы, я всадила наконечник в солнечное сплетение и навалилась, под хрипы насаживая глубже.

— Угощайся! — плюнула в исковерканную рожу.

Уже мёртвое тело грянулось вперёд и замерло, повиснув на копье, упершемся пятой в землю.

Оставшиеся в живых защитники, расквитавшись со своими противниками, застали меня стоящей над мертвецом.

— Справляюсь и без вас! — весело и зло поддразнила удивлённых прытью госпожи. Отвела со лба мешавшую прядь да так и замерла с поднятой ладонью.

В изменённом мире битвы не вдруг было заметить: солнце зашло!

Маг Туиред под зиму расцвела огненными цветами. Лишь свет костров, факелов и размётанных, загоревшихся кой-где искр озарял сражение. Я ясно видела одно: за предзакатные часы воинов общим числом убыло втрое, и наше войско почти уравнялось в счёте с вражеским, забирая несколько жизней взамен одной отданной. Воины Фэлтигерна стали помалу теснить захватчиков. Я различала и самого Фэлтигерна, по сиянию чудесного меча.

Когда подумала с невольной усмешкой, что справимся и без подмоги с Той Стороны, завыли трубы и в незащищённый бок начавшего наступать войска ударил свежий отряд, до сих пор не вступавший в сражение и вовсе ничем не обнаруживавший своего присутствия. Атака увязла, люди оборачивались, ряды вставали в строй спина к спине, принуждённые отбиваться с двух сторон. Нападение сменилось глухой обороной, грозя напрасными потерями.

— Не позволяйте им убить меня! — отрывисто приказала телохранителям и отстегнула цепочку с пояса.

Подошёл срок отдавать долги.

Дикая Охота

В моих руках рог налился невмочной тяжестью. Охнув от неожиданного коварства волшебной вещи, я переломилась в поясе, почти выпустив её. Дрожащие пальцы помалу разгибались, не в силах удержать всё возрастающее бремя. Рог словно налит был свинцом… словно был, как волшебный грот, внутри много больше, чем снаружи. Словно кто-то сильный вырывал его у меня, разрушая замыслы.

Я взбеленилась, крепче ухватывая проклятую вещицу и подтягивая её к груди — откуда силы взялись!

— Если это твои проделки, Самайн, знай: всё равно будет по-моему! Фэлтигерн станет хорошим королём! Я не отдам его жизнь и посмертие в залог тебе!

И рог будто бы немного полегчал, когда донесла его до губ. Серебряное устье прикоснулось зимним поцелуем. Сначала легко, почти лаская. Но, стоило глубоко вдохнуть, как холод точно инеем обметал губы, застудил пальцы, прикипевшие к серебряной насечке. В гортань текли ледяные потоки, холод проникал всё глубже, подбираясь к сердцу, а то, чувствуя подступавшее, забилось суматошно, но, не сумев упорхнуть из сомкнувшихся стальных когтей, замирало, трепеща всё тише. Ладони взорвались болью ожогов, и руки занемели, враз, до самых плеч.

"Ну нет же!" Слёзы застывали льдинками на щеках, окаймляли изморозью ресницы, не успевая пролиться. Цепляясь за обрывки сознания, поддерживаемая одними лишь душевными силами, когда телесных не осталось вовсе, я подула в проклятый рог, так, что вместе с дыханием точно саму душу выдохнула. И, зашатавшись, упала на колени, выпустив рог, лёгкий и отогретый моим теплом, когда звук, чистый, вольный, птицей рванулся ввысь, расправляя крылья, пронёсся над землёй, неудержимой стаей умчавшись во все стороны.

Я не находила в себе мужества шевельнуться, казалось, вся обратившись ледяным хрусталём. Казалось, лицо моё сделалось ледяной бескровной маской с чёрными лохмотьями губ, а пальцы — хрупкими льдинками, которые раскрошатся, стоит чуть сжать, даже вспомнить о них.

Я поднесла к лицу отяжелевшие ладони, что были целы, только что холодны. Ощупала лицо и не обнаружила чаемых увечий. Призыв покарал лишь призрачной болью. Нашарила лежащий у колен рог, поймавший факельный отблеск серебряно-узорным боком, белой матовой костью; подвесила за цепочку к поясу.

— Госпожа!.. Что с тобою, госпожа?

Один из отряжённых охранять меня воинов подбежал и припал на одно колено.

— Кажется, жива… пока, — просипела я, опасливо пробуя голос, и ухватилась за протянутую крепкую ладонь. Поднялась на откликавшиеся дрожью ноги.

— Королева! — окликнул другой, и голос немолодого уже мужчины на миг сорвался, точно у подростка. Он застыл, задрав голову так, что жёсткая борода и усы, заплетённые в косицы, обвинительно указывали вверх. Косицы приметно подрагивали. — Что это, королева?!..