Я обернулась. Самайн, спешившись и отпустив взмывшего в низкие небеса жеребца, шёл к нам. Встал рядом, неприметно переплёл пальцы с моими, дрожащими мелкой дрожью. Махнул рукой, и ждущая поодаль Охота взлетела стаей на бесшумных крыльях и растворилась в предрассветных сумерках. Расколотый рог висел на поясе, онемевший до будущей осени, и меч дремал в ножнах — до скорой, увы, встречи с фоморами. Теперь Самайн одет был в княжеские одежды, свет полнолуния свился в расшитую серебряными нитями тунику, снежная буря подбитым волчьим мехом плащом легла на плечи. Князь Дикой Охоты улыбнулся родным приветливой человеческой улыбкой и мягко укорил:
— Что же не знакомишь с родичами, Мейвин?
И я засмеялась с беспечным весельем и сказала:
— Муж мой и любимый.
Пройдут века, деяния наши позабудут, слова извратят. Имена наши станут именами демонов из злых преданий.
Пускай.
Над Лейнстером и Мунстером, над Коннахтом и Уладом, над Миде и Тарой мчать Дикой Охоте…
Пока полнится земля ненавистью и злобой, пока льется невинная кровь, пока брат предает брата…
А значит всегда.