Три запрета Мейвин (СИ)

Богиня отступила на шаг, и светлое чело ее омрачилось думой. Облик ее чаровал без магии. Сомнение Бригид вскоре разрешилось, она согласно кивнула.

— Следуй за мной, князь, — молвила и пошла, указывая путь, невесомая, вечно юная… вечная. Косы несколько раз обвиты вокруг головы, многажды подогнуты в кольца, но так они длинны, что концы их достигают пят.

Перед Бригид расплетаются ветви и клонятся, свиваясь в свод долгих врат. Там, где ступает богиня, поднимаются цветы и травы, какие мне и видеть не доводилось. Птицы в радужных опереньях перепархивают ближе, и звери без страха и злобы подходят к нам, и те, что в мире людском поделили участи хищника и добычи, примирились в дивном краю. Веки мои смежаются, но некая сила, бережная и властная, замыкает во мне жизнь.

Наконец, ход приводит нас к озеру, что красотой подобно было хрустальному зеркалу в оправе старой меди и хризолита. Свет, что исходил не от солнца, не от луны и звезд, преломлялся в воде, чистой, как слеза, золотил травы, в изобилии оплетшие берега озера, пронизавшие воду, поднимаясь со дна.

— Источник Слане… — прошептал Самайн, не сводя глаз с одного из величайших чудес Туата де Даннан, что помогло им в битве с Фир Болг.

— Верю — ты знаешь, что делаешь, князь, — произнесла Бригид перед тем, как раствориться в сиянии. — Я вижу её, но не узна`ю; там, где была ненависть, теперь любовь, там, где была тьма, теперь покой. Прежде я не верила, считала твою надежду слепой, напрасной… теперь я радуюсь своей ошибке. Века я не видела такой любви. Следуй и впредь своему предназначению, и пусть та, ради которой ты избрал его, поддержит тебя на нелёгком пути. Впусти счастье в душу, иной благодарности я не испрошу с тебя.

И светлый лик богини озарился улыбкой, став ещё прекрасней, хоть это, казалось, было невозможно.

— Я вечный твой слуга, великая богиня…

Самайн принёс меня на берег волшебного источника, где росли триста шестьдесят пять трав, дарованных Миахом, сыном Диан Кехта для исцеления.

— Закрой глаза и ничего не бойся. — Самайн опустился на колени перед источником. Лицо его покрывала бледность, в глазах же факельными отсветами горел огонь безумной надежды.

Я слабо улыбнулась.

— Чего мне бояться с тобою?..

Воды источника теплы были, точно парное молоко, они приняли моё тело, смертное, умиравшее, сокрушённое болезнями. Вода облекла меня и плавно сомкнулась над головой. Токи целительной силы пронизали меня, восстанавливая и изменяя, изгоняя укоренившиеся хвори, наполняя живительным теплом. Я ещё почувствовала, как обломок стрелы извлекло из раны, и погрузилась в иные милосердные воды — беспамятства.

* * *

Когда я пришла в себя, лился тот же мягкий свет, вызолачивая кружево ветвей. Лёгкая прохлада и тень, и нет боли, ни той, бритвенно-острой, смертной боли от раны, ни тупой, уже привычной боли-наказания за гейс. Источник Слане безупречным зеркалом отражает берега и небо, дивная земля, как прежде, безмятежна и радостно-тиха.

Опершись спиной о бело-серебряный ствол яблони, Самайн перебирает пряди моих волос. Рука его уже не кажется мне холодна. Я полулежу в его объятиях, уже давно — на нас обоих лежит покров яблоневых лепестков. Блаженная нега пленяет меня, нет ни слов, ни мыслей, лишь желание провести вечность под сенью белоснежных ветвей, склонив голову на плечо любимого, и вместе с ним смотреть, как падают лепестки.

Встретив мой взгляд, Самайн улыбается — утомлённо, но из глаз его исчезла немая тревога, отравленное ожидание чего-то неисправимого, яд сомнения.

— Спрашивай. Теперь я могу ответить.

— Я многое вспомнила на пути к Фэлтигерну, — качаю головой. — Как, после всего сотворённого, после всего, что ты видел и испытал, ты мог сохранить веру в меня?!.. Я сама назову приговор богов справедливым. За всё зло я заслужила быть лишённой посмертия. Но ты… сам присудил себе кару, которой не был достоин! Обречь себя на вечное проклятие, холод и боль, вечную битву, на участь палача! Из-за меня?!..

— Кто-то должен был стать тем, кем стал я, — ровно ответил Самайн, и в голосе его не прозвучало ни горечи, ни сожаления о выборе, что невозможно отменить. — Дикая Охота нужна миру, как жнец, который вырывает сорные травы, чтобы те не задушили всходы. Нам привычно оружие в руках, и война для нас продолжается. Война за чертой, иная война, но мы сжились и с такой. В ней больше смысла, чем в тех, что мы вели прежде. Так о чём мне сожалеть, Мейвин? Ведь не о том, что ты не исчезнешь безвозвратно?

— Я встану с тобой спина к спине, — прошептала, склоняя лицо к его плечу. Судорожный вздох болью вырвался из стеснённой груди. Большего я не сумела сказать.

— Это не лучшая жизнь, но иной я не могу тебе дать.

— Ты даёшь мне жизнь. Ты не гонишь от себя. Это неизмеримо больше того, что я заслужила.

— Ты заслужила неизмеримо большее. Но принуждена расплачиваться за преступленья Мейв.

Я подняла затуманенный взгляд.

— Вот как? И давно ли я перестала быть для тебя второй Мейв?

— Давно. Сначала я думал, что люблю её в тебе. Но оказалось, что ты — больше, чем она. И вот эту-то Мейвин я и люблю.