Три желания, или дневник Варвары Лгуновой (СИ)

— Страус, у тебя осталось десять дней!

О замужестве Мила с прикленной на губах улыбкой объвила на ужине.

Тарелка из рук Ба выпала сама.

А совсем вечером, когда у нормальных людей уже ночь и Ромка ушел спать, Милка расположилась на веранде чистить грибы.

— Гори, гори, моя звезда… — тихо пела она.

Голос у нее был красивый, мягкий.

И я остановилась, бездельно слоняясь в ожидание где-то едущего Дэн, и заслушалась, а потом подошла и, взяв второй нож, села рядом и корзину с грибами на середину пододвинула.

— … ты у меня одна заветная, другой не будет никогда… — выводили уже хором.

— А помнишь «Не для меня придет весна»? — спросила после Мила.

— Не для меня Буг разольется? — вспомнила я.

Романсы с нами учила моя бабушка и данный романс она признавала только в первоначальном варианте.

— И сердце радостно забьётся, в восторге чувств не для меня! — продолжили уже вместе.

И вздрогнув замолчали, когда за спиной раздался насмешливый голос Анны Николаевны:

— Что за настроение, молодежь? В лесу барсук умер?

Мы неожиданно даже для себя рассмеялись и кивнули.

Ибо да, «в лесу барсук умер» — грусть пришла незаметно и без особо видимых причин. И, когда она приходила и мы начинали хандрить, то Анна Николаевна всегда говорила про несчастного барсука в лесу.

Почему барсук мы так и не поняли, а Ба на все вопросы отвечала загадочной улыбкой.

— И вообще, барышни мои, — Анна Николаевна решительно устроилась между нами и обняла, притянув к себе, — у нас, как оказалось, свадьба на носу, а вы… Вот послушает твои завывания, Милка, жених и сбежит куда подальше. Или тебе того и надо?

— Нет, — Милка шмыгнула носом, — просто…

— Просто барсук помер, бедный барсук, — без намека на печаль закончила за нее Ба, — бывает, но сегодня его оплакивать мы точно не будем.

Мы согласились, а Мила неожиданно спросила:

— Ба, а как ты поняла, что деда любишь?

Я тоже посмотрела с интересом, ибо Милкиного деда мы никогда не видели, он умер еще задолго до нашего рождения, но о том, что там была великая любовь, как в книгах и хорошем кино, мы слышали не раз.

Даже от моей бабушки.

— Сложно это все, барышни, — Анна Николаевна неожиданно усмехнулась и мундштук с портсигаром достала, — не знаю… наверное… наверное, в Вене… мы тогда еще не поженились… Георгий был только третьим секретарем еще, а мои родители работали переводчиками. Мы познакомились на каком-то приеме. Меня там, правда, и быть не должно было, — Анна Николаевна улыбнулась как-то по-хулигански молодому, — но в семнадцать жуть как хочется на подобные мероприятия попасть…

Мы же слушаем, затаив дыхания, потому что как-то так получилось, что в тысячу рассказанных и перерассказанных историй именно эта не вошла.

— Он меня на танец пригласил, познакомились. Потом в Венской опере столкнулись, я уже даже не помню, что давали, а в антракт позвал в парк лебедей кормить.

— Так нельзя же, — вырывается у Милки.

И Анна Николаевна кивает и смеется.

— В том вся прелесть и заключается, Мика.

Мила морщится, но молчит.

Сие обращение она тоже не любит, но Ба можно.

— Потом еще встречались, гуляли, — у Анны Николаевны задумчивый голос, далекий и она мысленно явно не с нами. — Когда поняла, что люблю? Пятого ноября в подземном переходе на Карлсплац. Там всегда обитают уличные музыканты. В тот день промозгло так было, слякоть, лужи на грязном полу, запах сырости. Где-то там, вверху, уже темный вечер и фонари, в свете которых падал первый снег. Люди куда-то всё спешили, а мы стояли и слушали. Они играли «На сопках Маньчжурии», представляете? Стыдно признаться, я только тогда первый раз и услышала этот вальс…

И теперь понятно, почему мы так что слышали его в детстве и знали на удивление и умиление моей бабушки, когда она нам его как-то включила…

— Я тогда поняла и поняла, что могу вот так с ним стоять хоть вечность и мне всегда надо будет ощущать его рядом с собой, хотя бы чтобы вместе слушать «На сопках Манчжурии»… — Анна Николаевна стряхивает пепел и качает головой, пряча грустную улыбку.

Но, когда она встает, у нее уже привычно насмешливый голос с повелительными нотками:

— Варя, там, кажется, приехал Денис. Пошли смотреть, он обещал купить мне цветочный горшок. Венерин волос давно требуется пересадить…

Я прислушиваюсь, с улицы раздается хлопок двери.

Да, приехал.

С улыбкой я почти слетаю с лестницы, но в последний момент успеваю заметить Ромку в тени дверного проема и его пристальный взгляд, обращенный на Милку.

И да, кроме нее он никого не видит.

Как и она.

31 июля

Три ночи и меньше, чем через сутки мы уедем обратно в город. И… мне не спится, поэтому, накинув халат, спускаюсь на веранду, чтобы неожиданно обнаружить на качелях Ромку. Закинув голову на спинку, он лениво отталкивается одной ногой.

— Варька? — спрашивает приглушенно, приподнимает голову и, скорей всего, щурится.

— Нет, тень отца Гамлета, — я оглядываюсь и тихо прикрываю дверь. — Ты чего не спишь?

— А ты?

Его пожатие плеч я скорее тоже угадываю, чем вижу, и отвечаю тем же самым жестом. Забираюсь рядом с ногами и, чувствуя, как на меня набрасывают часть пледа, кладу голову ему на плечо.