Три желания, или дневник Варвары Лгуновой (СИ)

— Я ненавижу себя и его тоже, потому что он слишком прав и потому что… все слишком. Это дико, да?

— Не знаю, — я пожимаю плечами и глажу ее по волосам, — соглашение у вас, конечно, идиотское, но ты действительно заработалась и, если у Ромки открылся аттракцион невидимой щедрости, то пользуйся и учись. С твоей-то стороны какие обязательства?

— Выйти замуж, — Милка зевнула, — он объяснил зачем и назвал десять причин, но я их сейчас не воспроизведу.

Я усмехнулась.

Ромка мне, кажется, тоже.

Да и причина де-факто только одна, но пусть Роман Кириллович о ней рассказывает сам.

— Свадьба-то у вас когда, невеста? — я зеваю сама.

Ибо день длинный и волнительный, а еще вино.

— В начале сентября, — уже совсем сонно бормочет Милка, удобнее устраиваясь на моих коленях.

И последнее, что я слышу перед тем, как провалиться в сон, ее мало внятный шепот:

— Знаешь, а я на новый год загадала выйти замуж осенью. Надо было лучше формулировать желание…

А посреди ночи я просыпаюсь от того, что меня несут.

— Куда?

Спрашиваю и сама ухватываюсь за шею, вдыхая свой любимый и неповторимы парфюм. Определенно, его духи я заберу себе.

— Спать, — шепчет в ответ сердито Дэн. — Женщина, ты могла понять, что отныне спишь только рядом со мной.

В ответ я только фыркаю, но не возражаю и только крепче к нему прижимаюсь.

Подобное положение дел меня полностью устраивает.

21 июля

Ромочка — наш спортсмен, поборник здорового образа жизни и просто хороший человек — вчера вечером с прискорбием сообщил, что отожрал два килограмма и тренер его убьет, поэтому с завтрашнего дня у нас начинается активная и здоровая жизнь.

Мы переглянулись, согласились и забыли, учитывая, что уплетать очередные пироги Ба Ромка уселся первым.

В общем, горн — у каких пионеров, мать его, Рома, ты его спионерил?! — в шесть утра был куда неожиданней немцев в четыре.

— Отряд не заметил потери бойца, — на последнем издыхании пропела я и, привалившись к березке, сползла на траву.

— И «Яблочко» песню — допел до конца, — подержала меня Милка и устроилась рядом.

Мы почти с нежностью проводили скрывшуюся впереди спину и постарались не думать, что новоявленный Брут — Анна Николаевна поддержала идею одного ужасного человека и собственно, поэтому мы в лесу. Бегаем. — где-то позади, скоро догонит и нас подгонит.

— Все, Бобик сдох окончательно, — отдышавшись печально промолвила спустя пару минут Мила.

— И реанимации не подлежит.

Мы с ней очень понимающе переглянулись.

— Скажи, почему мы терпим это издевательство, это насилие над нашей личностью, унижение в последней инстанции, угнетение слабых и беззащитных?! — глядя на безбрежно синие небо сквозь ветки берез вопросила Милка.

— Потому что преимущество внезапно оказалось на стороне зла? — предположила я.

Мы синхронно вздохнули.

Вообще больше всех зарядке — кто придумал, что три км по лесу — это зарядка?! — возмущались именно мы с Милкой.

Дэн уехал вчера в город по делам и должен был вернуться только вечером. Короче, двое против двух, но мнение Бы было решающим, поэтому да, мы были вынуждены смириться с неизбежностью, одеться и выйти на тропу войны… тьфу, блин, пробежку.

Предварительно размяв шею, помахав руками и попрыгав. И, когда после выпадов вперед мы вместо ожидаемо радостного «Все, расходимся» услышали радостное «Все, теперь три км по лесу, за мной», то мы взвыли.

И не поверили.

И в дверях с Анной Николаевной столкнулись.

— Лес в другой стороне, — объявила она и с палками наперевес отконвоировала нас туда.

— А можно мы тоже скандинавской ходьбой? — робко и на последней надежде спросили мы у главного сатрапа и потенциальной жертвы нашей фантазии.

— Нет, — окинув нас насмешливым взглядом, отрезал сатрап и вынес этим самым себе окончательный приговор, — бегом марш, хомяки!

И все, первые двести метров мы действительно бежали и очень резво бежали, с воплями и проклятьями, желая убить и прикопать некоторых на месте. Еще метров пятьсот просто бежали, дабы показать, что спорт — наше все, а бег — любимое хобби.

Каждый день 5 км отмахиваем.

Километр после был осилен на одном упрямстве, а дальше — береза и мы под ней.

— Где вообще справедливость?! — продолжила Милка. — Пироги с картохой в три ночи трескал только Ромка и добавку вечно просил он, а бегать, значит, мы должны. Где логика?

— Забудь, ее нет, — мрачно провозгласила я, — после трех лекций по логики я познала это точно. И как ты относишься к дезертирам?

Милка проследила за моим взглядом, обращенным к кустам, что скрывали от нас речку и родной огород.

И уверила, что к дезертирам относится отлично.

— Тогда бежим?

— Бежим? — она посмотрела скептически.

— Согласна, уползаем.

Медленно, но целеустремленно.

— Когда ты расскажешь Ба про свадьбу? — спрашиваю, когда лес заканчивается и мы выбираемся к речке.

— Не знаю, — Милка отвечает не сразу, — завтра или после завтра.

Или как-нибудь еще.

Я смотрю на нее, а она на сорванную и уже частично общипанную травинку.

— Ба не поверит в большую и светлую, — Милка вздыхает.

— Тогда рассказывай про мелкую и грязную.

Она отмахивается, ворчит и ускоряется, а я кричу ей в спину: