Читаем Три желания, или дневник Варвары Лгуновой (СИ) полностью

Три желания, или дневник Варвары Лгуновой (СИ)

Для общения и прощания со знакомыми и однокурсниками – бывшими – мне за глаза хватило Ксении Глебовны, которая с торжественным видом и плохо скрываемой злорадно улыбкой справку мне вручила.

Вышла следом за мной в коридор.

Проводить.

– Ох, Варенька, не понимаю я тебя. Чего ты вдруг решила уходить, а? И куда ты теперь? Первая студентка группы… – Ксюша с наигранной печалью покачала головой, посмотрела на прилепленный стенд с фотографиями и надписью «Гордость факультета».

Подпись «Варвара Лгунова» значилась под первой фотографией в верхнем ряду. Красивая фотка вышла. Мелькнула мысль отодрать её и забрать.

Что?

Всё, я больше не гордость факультета!

– Скучно стало, – я улыбнулась насмешливо, безмятежно и легко, проговорила, помахивая справкой, с театральной печалью. – Никаких развлечений.

И такого ответа Ксюша, пожалуй, не ожидала, потому что нарощенными коровьими ресницами она хлопнула удивленно. Изобразила широкими бровями, что уползли вверх, изумление, и на меня Ксения Глебовна посмотрела… выразительно.

Ну да.

Кто бросает университеты из-за скуки?!

Вот Ксении Глебовне, что в храм науки однажды попала, даже в голову не пришла бы подобная крамольная мысль.

Умные люди такое не вытворяют.

– Ладно, удачи вам тут. Как говорится, historia est magistra vita, – я, с намертво приклеенной улыбкой, помахала на прощание, проговорила банальный девиз факультета и, задрав высоко и гордо нос, пошла прочь.

На третий этаж, а там через коридоры-переходы-лестницы до кабинета по работе со студентами, постучалась, задержав дыхание и отсчитав до трёх, и…

…и пять минут, и я свободный человек.

Человек с неоконченным историческим образованием, школьным аттестатом и академической справкой в руках.

***

Геродота я отыскала в одном из кабинетов библиотеки, где он, в перчатках и с лупой, изучал старинный фолиант.

– Илья Германович, можно?

Я, сунув голову в дверь, постучала вежливо.

– Варя, – бывший мой профессор, поднимая убелённую сединой макушку и ставя на стол руку с лупой, второй знаменитые очки в золотой оправе обратно надвинул, нацепил на нос.

Улыбнулся тепло.

– Я тут… попрощаться зашла, – я несмело улыбнулась в ответ, приподняла для наглядности картонную коробку с вишнёвым паем.

А Геродот окинул меня долгим и внимательным взглядом, выпрямился, чтоб толстенную и громоздкую книгу неспешно закрыть, убрать её осторожно на полку, а после, стоя ко мне в пол-оборота, перчатки по пальцу педантично стянуть.

Приказать, поглядев на меня косо:

– Ну-ка пойдем, Варвара Алексеевна, прогуляемся мы с тобой.

– А чай? – я вякнула жалобно.

Но меня, отобрав и отставив несчастный пирог в сторону, из библиотеки настойчиво вывели, подхватили – явно подозревая, что могу удрать, – под руку. И к липовому скверу, который располагался через дорогу, мы пошли.

Зашагали молча по тенистой аллее, по которой с Вадиком я сто тысяч раз гуляла.

Или с группой.

Ни разу ещё с Геродотом, но вот… довелось. И на скамейке в тени раскидистой старой липы мы расположились чинно.

Странно, поскольку чудно было быть в парке с Ильей Германовичем.

– Давай, Варька, начистоту, – он, нарушая молчание и снимая очки, дабы их протереть, велел строго.

А я тяжело вздохнула.

Попыталась объяснить, рассказать… начистоту. И… и Ксюше я, в общем-то, не соврала, ответила честно, что скучно мне стало.

Неинтересно.

Как-то незаметно и непонятно в какой именно момент, но стало. Монотонно, однообразно, по миллионному кругу, когда ты наизусть знаешь этот круг. Понимаешь чётко, что нового в нём ничего уже быть не может.

Не появится.

Не изменится время обнаружения Розеттского камня или год Полтавской битвы. Не совершится открытие чего-то нового и глобального, потому что гробницы Тутанхамона или терракотовые армии открывают раз в столетия, единицы, а… откапывать, стирая до кровавых мозолей руки, черепки кухонной утвари под палящим солнцем я не смогла.

Не моё.

Я… я ошиблась.

Я знаю историю, я люблю её, но нет во мне энтузиазма и увлеченности настоящего историка или археолога. Меня раздражают пыльные архивы, в которых, разбирая и ища, можно самой на долгие века закопаться под кипами бумаг. Мне прискучивают размеренные беседы умных мужей, где сплошные сноски на великие труды, сухие даты и голые факты.

История… она же живая.

Она – это люди, их судьбы, победы, трагедии, вот только о них, людях, говорилось короткими фактами или не говорилось совсем, упоминались лишь имена. Училось, вводя в тоску, совсем другое.

История изучалась умно и научно, не так, как представлялось и ожидалось мне. Не было в ней никакой романтики, приключений, захватывающих легенд и… жизни. Мои розовые очки разбились больно и внутрь, окончательно. Но как объяснить это Геродоту я понятия не имела, поэтому вышло сумбурно и малопонятно.