Три женщины

Больше всего на свете Слоун хотела нравиться себе. Ей так хотелось в тот день зайти в кондитерскую и не думать о круассане, а просто съесть его. Она не хотела каждую минуту жизни думать о ненависти к себе. Если ей что-то не удавалось, даже самая мелочь, она сразу же ощущала собственную неполноценность. Ей исполнилось сорок два, она переживала очередные гормональные изменения. Даже само слово «гормоны» звучало неприятно, как «подгузники для взрослых». Она хотела сделать уколы ботокса, но не хотела хотеть этого. А если этого не сделать, придется ненавидеть эти морщины, эти признаки увядания. Как бы ей хотелось снова оказаться в школе! Но она думала лишь о том, сколько уколов нужно будет сделать вокруг глаз.

– Ты ошибаешься, Дженни, – сказала Слоун, вновь обретая силу в собственных несчастьях. – Могу лишь сказать, что я думала о тебе. И мне безумно тяжело от того, что ты испытываешь из-за меня, из-за того, что я сделала.

– Почему он?

Слоун не знала, как ответить. Ей хотелось кричать: «Какого черта ты хочешь от меня услышать? Что Уэс красив? Что у него великолепное тело? Что он прекрасно занимается сексом? Что он прекрасен во всем – добр, обаятелен, полезен? Что после того, чем мы занимались в постели, он может починить протекающий кран? Ты это хочешь услышать? Ты хочешь услышать то, что прекрасно знаешь и без меня?»

– Ты пытаешься причинить мне боль? – спросила Дженни. – Посмотри на себя. Ты же совершенно спокойна. Ты держишься так, словно тебе ни до чего нет дела.

Слоун понимала, о чем говорит Дженни. В первый год работы ресторана, когда Дженни работала официанткой, она сделала нечто такое, что причинило Слоун настоящую боль. Через несколько месяцев после открытия ресторана Слоун и Ричард изменили политику распределения смен. Теперь самые желанные смены – бранчи в выходные и ужины – более не принадлежали исключительно старшим официантам, а распределялись случайным образом. Жребием. Вытягиванием бумажек из шляпы. Об этом всех известили заранее. Но после первого же большого летнего банкета Дженни собрала всех официантов, и они обратились к Слоун. Они заявили, что новый порядок несправедлив, что они работают здесь дольше остальных и хотят, чтобы все было по-прежнему. Слоун было двадцать пять лет. Она чувствовала себя загнанным зверем. Но она твердо решила, что не уступит. Поэтому она очень спокойно ответила, что ценит их мнение и обсудит все с Ричардом. Политику распределения смен они не изменили. Слоун была очень зла на Дженни, на ее непрофессиональное поведение. Возможно, она злилась даже сильнее, чем ей казалось.

– Почему Уэс? – снова спросила Дженни уже совсем другим, почти умоляющим тоном.

Правда была готова сорваться с языка Слоун: «Потому что он крутой! И потому что мой муж велел мне трахаться с ним, понятно? А может быть, и потому, что ты когда-то причинила мне боль, заставила чувствовать себя маленькой и слабой. Но главное – я должна трахаться с теми, кого выбрал для меня муж!» Но она знала, что ничего этого не скажет. Она должна защитить Уэса и Ричарда. Она не знала почему, но чувствовала, что должна поступить именно так.

– Я не понимаю, Дженни.

– Чего ты не понимаешь, черт тебя побери? Почему ты вечно делаешь вид, что не понимаешь? Неужели тебе нравится быть роботом?!

Слоун была поражена тем, как удивительно ведет себя эта женщина, какая она настоящая. Ей всегда казалось, что сама она вечно играет в какие-то игры, но у Дженни была собственная боль, собственные вопросы. Она была сильной и внятной.

– Самое меньшее, что ты можешь сделать, – сказала Дженни, – это выложить все начистоту.

Слоун почувствовала, что Дженни говорит серьезно. Что она хочет узнать все детали. Но Слоун не могла рассказать ей обо всех фантазиях своего мужчины. Она прекрасно понимала, что ей повезло: она стала главной фантазией собственного мужа, хотя мужья многих женщин мечтают в ду́ше совсем не о них. Ричард постоянно твердил, что она – девушка из его мечтаний. Ему нравилось в ней все – длинные каштановые волосы, блестящие, шаловливые глаза, пухлые губы, стройная фигура. Слоун знала, что Ричард считает элегантным даже ее возраст и то, какой стала сейчас ее кожа.