Три женщины

– Послушай, – сказала она, – я понимаю, как все это выглядит со стороны. Если бы кто-то рассказал мне эту историю так, как видишь ее ты, я бы сочла себя ужасным человеком. Я не пытаюсь снять с себя ответственность. Но ты должна знать, что мне очень жаль. Все это тяжело на меня повлияло. Когда я узнала, что ты об этом не знаешь, мне нужно было сразу поговорить с тобой.

– Но ты этого не сделала, черт тебя побери!

– Я видела вас как-то на пароме – вы веселились. Ты казалась совершенно счастливой. Я подумала, что ты решила оставить все в прошлом. Я не хотела ворошить грязное белье…

– Оставить? Оставить?! Да ты нас просто уничтожила! Не было ни минуты, когда у меня не болело бы сердце! Я не могу даже взглянуть на него, чтобы не увидеть сразу же твое тело!

– Дженни, мне так жаль…

– Не смей! Не смей говорить, что тебе так жаль!

Слоун отшатнулась, словно от пощечины, и кивнула.

Наступила долгая, мрачная пауза.

– А знаешь, я тебе верю, – произнесла Дженни. – Верю, что тебе жаль, что ты раскаиваешься в том, что сделала. Скажу тебе честно: мне впервые не хочется убить тебя. Я часто представляла, как перерезаю тебе горло, когда ты спишь. И вот только сейчас мне этого не хочется.

Слоун подумала о детях в школе. Она чувствовала, что эта женщина могла бы убить ее прямо здесь, в машине. И она не стала бы сопротивляться в полную силу, потому что заслужила это.

– Но почему? – неожиданно зарыдала Дженни.

Лицо ее некрасиво скривилось. Рукой она уперлась в консоль, чтобы найти опору.

– Что, ну что, черт побери, в тебе не так?!

Слоун стало холодно, хотя печка работала. Она слышала, как Дженни говорит что-то о сестрах, о том, что женщины не должны делать гадости друг другу. И Слоун чувствовала себя комком пуха из сушилки. Она не могла сказать, что не она все это затеяла. Что это всегда была идея Ричарда и Уэса. Что это было не ее желание. Что она всего лишь служила желанию мужчин.

Она думала о собственных фантазиях. Ей хотелось поделиться с Дженни, но она знала, что это невозможно. В своих фантазиях Слоун видела себя у кухонной раковины. На ней фартук кремового цвета. Волосы собраны в конский хвост на затылке. Дети во что-то тихо играют за столом. Кухня залита приглушенным желтым светом. На ужин они только что съели жареную курицу. Золотистая корочка потрескалась, под ней скрывалось сочное мясо. А на гарнир она приготовила молодую картошку и мелкую морковку с местной фермы. Ресторан приносит доход. Не нужно ни о чем беспокоиться, ни за что платить. На кухне беспорядок – обычный после хорошего ужина. Муж смотрит на нее из другого угла комнаты. Как красиво его открытое, честное лицо! Ей знакомо это выражение. Муж поднимается из-за стола и несет ей тарелки. Движения его настолько вкрадчивы и соблазнительны, что она забывает о раковине. Взгляд его скользит по ее фигуре сверху вниз. Он улыбается. А потом открывает кран и начинает мыть посуду. И его не нужно просить.

Слоун не могла рассказать Дженни, что умеет заниматься оральным сексом на уровне олимпийской чемпионки, что умеет чувствовать дыхание мужчины и подстраивать свой рот и движения под его желания. Она знает, что надеть на любой ужин, может выбрать платье, которое одновременно будет и властным, и женственным, и летящим, и облегающим. Это простой рецепт – именно так нужно одеваться, чтобы получить желаемое. Дело не в сексуальности. Нужно быть сразу всем – и раньше, чем мужчина поймет, чего хочет.

Слоун не могла рассказать Дженни, как страстно желает ее собственный муж, потому что это была бы ужасная жестокость. Нет ничего более жестокого, чем сказать другой женщине, что тебя любят гораздо сильнее, чем ее. Слоун не могла рассказать, что каждое утро просыпается и идет в ванную чистить зубы. Она смотрит в зеркало – и это первая и самая важная оценка дня. Если ей кажется, что она выглядит плохо, она начинает ругать себя за то, что накануне слишком много выпила. «Ты уже не так молода, – говорит она своему отражению, – чтобы позволять себе такое. За стройность в твоем возрасте приходится платить – платить пустыми, запавшими глазами. Если бы ты не морила себя голодом так долго, то не потеряла бы щеки, идиотка!»

Ричард подходит сзади. Он знает, чем она занимается, и прерывает ее самобичевание. Если она держит в руке седой волос, он проводит пальцами по ее руке и говорит, что седина сексуальна. Он действительно так думает. Днем он надевает туфли, которые ей нравятся, и щеголяет в них. Он знает, что Слоун любит заниматься сексом днем больше, чем утром или ночью. Он полчаса лижет ее между ног, потому что только так она может кончить. И член у него достаточно твердый, чтобы трахнуть ее, пока она кончает. А пока кончает он, она должна рассказывать о том, как трахается с другими мужчинами. Ей это не особо нравится, но какая разница?