И Регина взялась за дело. Сначала она определила Дару в студию к художнику, которому Марк неделю назад оказал бесценную услугу: отремонтировал заграничный кухонный агрегат, выпекающий по утрам булочки. Три урока подряд художник мучился с Дашей в знак благодарности, но девочка сама спасла положение, объявив, что рисовать никогда не научится. Тогда Регина отвела ее в литературный кружок, организованный молоденькой малоизвестной поэтессой у себя на дому. В результате Дара перестала мыть руки перед едой, приобрела на карманные деньги у поэтессы, которая легко совмещала поэзию с фарцовкой, замызганные, протертые чуть не до дыр джинсы, а по выходным уносила завтрак в свою комнату и уплетала там омлет, лежа на не заправленной постели. При этом за месяц занятий она не написала ни строчки.
Регина вздохнула, выбросила потихоньку рваные джинсы и открыла театральный сезон. Балет поразил Дашу до глубины души.
– Папа, ты не представляешь, как они топают на сцене. Как слоны! По телевизору-то не слышно, зато в зале!..
Детские утренние спектакли ее убаюкивали. Лишь только заканчивался антракт и начиналось второе действие, она клала голову Регине на плечо и засыпала.
В середине сентября Регине подвернулись билеты на концерт Елены Образцовой. К тому времени она уже начала склоняться к мысли, что Даша все-таки станет ядерщиком. В филармонии Дарья плюхнулась на стул в последнем ряду и поморщилась. Сцены ей было не видно. Она демонстративно зевнула и прикрыла глаза. Когда на сцену вышла знаменитая певица и зал взорвался овациями, Даша не шевельнулась. Но когда та начала петь…
Дара сначала не поняла, что происходит. То ли ей стало холодно вдруг и по телу поползли мурашки, то ли она заболела в одночасье. Внутри что-то пульсировало, сжимая сердце в тиски, заставляя падать вниз, а потом снова взмывать куда-то к самому горлу. Дара сжала виски и, сообразив наконец, где источник ее «предсмертной агонии», а именно так она оценила свое состояние, порывисто встала. Ей хотелось разобраться, что же творится на сцене. Началось ли там тоже землетрясение, или оно происходит исключительно у нее внутри? Ей хотелось увидеть женщину, которая так безжалостно перевернула ее душу. Ей хотелось всю жизнь теперь смотреть на нее, слушать только ее. Когда концерт окончился, ладони у Дары горели. Она готова была расцеловать всех людей, толпящихся в гардеробе, за то, что они разделяли ее потрясение, ее восторг. Они казались ей самыми родными.
– Я хочу петь, как она, – заявила Дара дома отцу.
– Будешь, – легко пообещал он.
Регина возмутилась.
– Это не так просто, – сказала она, сдерживая раздражение, – для этого нужно много учиться, нужно закончить музыкальную школу, потом училище, потом консерваторию. И много-много работать…
– Я не хочу работать, я хочу петь, – объяснила Даша, удивляясь ее непонятливости.
– Пение – это тоже работа, – сказала Регина.
– Нет, – ответила Дара, – пение – это счастье.
Приближался Новый год. О приеме в музыкальную школу не могло быть и речи до сентября. Но у Иосифа Ларионовича, директора, была заветная мечта: ему хотелось, чтобы звонок на перемену в его школе не просто так тренькал, а вызванивал что-нибудь музыкальное, патетическое. Например: «Широка страна моя родная…». Марк осуществил его мечту через два дня, а через три Дарья была зачислена в подготовительный класс. Дома появилось роскошное немецкое пианино «Ройниш», которое с трудом втащили на четвертый этаж.
После первых же уроков Дара поняла, что имела в виду Регина, говоря о длительной учебе. Сесть за пианино и сразу утонуть в потоке волшебных звуков оказалось невозможно. Сначала эту музыку нужно было разучить, потом отработать, то есть оттарабанить сотню раз каждый такт, потом выучить наизусть и в конце концов играть «с чувством!», как ей все время писала в дневнике учительница, тогда как никаких чувств у Дары к этому времени не оставалось.
Играть с чувством она так и не научилась. Однако голос у нее действительно оказался неплохой. Ее тут же зачислили в младший концертный хор, а затем, когда она перешла во второй класс музыкальной школы, – в старший концертный. Регина задумалась. Почему и у Дары, и у Марка тут же получалось все, чего бы они ни пожелали? Это ее раздражало. Раздражала их привычка все сразу, бездумно воплощать в жизнь. Они не умели мечтать, вынашивать планы. Сразу делали. Но музыку, в смысле игры, Даша так и не осилила. Она не понимала, что мастерство приходит с годами, что для этого нужно не вставать из-за инструмента. «А что ты хочешь, до’огая, – картавя, говорила ее учительница, – музыку берут задницей».
За пять лет Дара совершенно скисла в музыкальной школе. Брать что-то «задницей» она не собиралась. Спасла подружка, с которой они вместе прогуливали уроки сольфеджио. Она научила Дару аккомпанементу из нескольких аккордов, подходящих решительно к любой модной песенке.