Три жены

Он всматривался в лицо Сони. Мысленно смывал с него косметику, разглаживал искусственные кудри. Нет, до семнадцати еще далеко.

– Родители не выпорют?

– У меня только мать, и та на дежурстве. Ночном, – хихикнула Соня. – Чего ждешь? Наливай.

– По-моему, тебе хватит. Прогуляемся.

Сергей говорил тоном, не допускающим возражений. Но Соня, похоже, и не собиралась возражать.

– Пойдем, коли не шутишь. Только вот как же. – Она кивнула на недопитую бутылку, все остальное ее интересовало мало.

Сергей подозвал официанта.

– Еще одну – с собой.

Соня запрыгала от восторга на стуле. И стала, покачиваясь и поминутно падая, выбираться из-за стола.

Далеко в этот вечер они не дошли. Дошли только до ближайшего скверика. Сергей распахнул плащ, усадил Соню на колени. Когда появлялись редкие прохожие, они замирали и делали вид, что просто целуются…

Это была сумасшедшая неделя. Сергей стал другим человеком. Представлял себя то Нероном; задумчиво глядящим на полыхающие над городом языки пламени, то Наполеоном, задумывающим грандиозный план боевого сражения. Он чувствовал себя теперь авантюристом. История приобретала новый смысл, когда ом скидывал, как ненужный хлам, наносные пласты воспитания, образования, страха со своей души. Он ставил грандиозный эксперимент над собой. Отбрасывал страх, встречаясь с несовершеннолетней девчонкой, изменяя жене. Отбрасывал чувства по отношению и к той и к другой. Мораль, нормы, совесть, нравственность оказались лишь пустыми словами, когда он с удовольствием распинал Соню в будке телефона-автомата. Он стаскивал с нее купальник на мелководье Финского залива и не отдавал до тех пор, пока она, посиневшая от холода, не подставляла ему в воде зад, судорожно оглядываясь на немногочисленных любителей весенних купаний. Он упивался своей властью над нею.

Набоковская Лолита тогда еще не обожгла страницы литературных журналов. Только через несколько лет, найдя на факультете случайно чей-то потрепанный журнальчик со смешным названием «Кодры», он испытал наконец потрясение, которого не принесла ему больше ни одна книга. Читал и чуть не плакал. Ему хотелось кричать: «Господи! Да это же я. Это же мое…» Было ли это откровением, или только последствием привычки присваивать чужие мысли – кто знает. Оранжевый журнальчик с несколькими главами великого творения еще не вышел тогда. Его еще не зачитали до дыр студенты, и преподаватель, завладевший во время лекции этим сокровищем, не позабыл его, после внимательного изучения, разумеется, в ящике стола. Тогда, сидя за тем же, может быть, столом, где спустя несколько лет отыщется этот журнал, Сергей удрученно листал другую оранжевую книгу – Уголовный кодекс. В голове великого авантюриста мелькали всевозможные ужасы, которыми грозила беспечная и беспредельно бесстыдная связь с несовершеннолетней.

Через два дня возвратилась Даша. Она нашла цветы в большой хрустальной вазе на столе, жареную курицу в белом соусе в холодильнике, в фольге. И десять огромных персиков. «У меня замечательный, заботливый муж, – сказала она себе. – И с этого дня я буду любить его больше всех на свете».

20

В экономической школе Дарья проучилась только восемь месяцев – до тех пор, пока не расплылась окончательно талия, не забарабанили изнутри маленькие ручки и ножки.

– Дара, – всплеснула руками Регина, навестив ее под Новый год и застав в предательски обтягивающем свитере. – Что же ты молчала?

– Ма, я и тебя попрошу теперь молчать.

– Но как же?.. Почему? Может быть, нужно в больницу – на сохранение.

– Нет. Меня всему Петровна научила. Нужно только поменьше болтать. Я тебя серьезно прошу – никому не рассказывай.

– Хорошо, а Сергей-то знает?

– Пришлось доложить две недели тому назад.

Дара была счастлива. В глазах светился восторг. Регина пообещала никому не рассказывать, но, разумеется, не выдержала и в тот же вечер поведала обо всем Марку, попросив, разумеется, молчать. Марк покряхтел немного, поворчал, но потом разулыбался, и в выходные Дарья, кроме обычного папиного «пайка», обнаружила, вернувшись домой от подруги, трехлитровую банку сливок, литровую – сметаны и килограмм домашнего творога. «Ага!» – гласила записка, приколотая к пакетику с творогом.

Дара засмеялась и сняла телефонную трубку.

– Ты свою конспирацию брось, – радостно сказал Марк. – Давай выкладывай все по порядку.

Только с отцом они разговаривали так: выкладывая все по порядку. Остальные – и Сергей, и Регина – довольствовались обрывочными сведениями. Но с отцом… Им мало было сказать друг другу о том, что с ними произошло. Нужно было описать еще массу событий, предшествующих описываемому происшествию, поведать о своих снах, своих предчувствиях, мыслях и сопутствующих настроениях, пока картина душевного состояния не становилась исчерпывающе понятной другому. По телефону Дара проговорила с отцом два часа.