Три жены

Катерина огласила белый свет пронзительным криком в Международный женский день. «Вот горластая!» – удивлялись акушерки, которых удивить чем-либо было практически невозможно. «Орет, как авиалайнер на взлете!» – нацарапала Дара в записке одну только строчку в ответ на десяток полученных поздравлений. Марк устроил банкет по такому случаю и на следующий день под окна больницы не явился. «Папа сегодня сдает объект», – написала Регина, и Дара поверила. Регина с высоты третьего этажа выглядела как обычно, тем более что круги под глазами она предусмотрительно замазала толстым слоем тонального крема.

На следующий день отца тоже не было. Но, собственно, Даре было не до него. Теперь, когда все волнения остались позади, ей хотелось одного – выспаться наконец. Она предчувствовала бессонные ночи, которые ей скоро придется проводить дома с орущей на руках Катькой, и от этого клонило в сон уже теперь.

После банкета, стянув с мужа брюки и швырнув поверх него сложенное пополам верблюжье одеяло, Рина еще долго мыла посуду. Антон тоже изрядно набрался с гостями, но ему этого покачалось мало, и он отправился куда-то добавить.

– Не пущу! – закричала Регина, увидев, как он пытается надеть кроссовки. – Куда? Приключений искать?

– Мам, – хрюкнул он. – Отойди. Я ненадолго.

Антон был выше нее ростом на две головы, и, когда между ними возникали спорные вопросы, их всегда решал Марк. Теперь Регина метнулась в комнату за отцом, но, вспомнив, в каком тот состоянии, бросилась обратно к двери. Опоздала она ровно на секунду – Антон уже сбегал по лестнице.

– Вернись, я тебе сказала. – Регина выскочила за ним на лестницу.

– Щас, – радостно пообещал он откуда-то с первого этажа.

Регина вернулась на кухню, к своим тарелкам. Машинально водила щеткой и, если бы могла, заплакала бы. Слез давно не осталось. Сколько раз она плакала, когда напивался Марк. Сколько раз он клялся и божился, что это в последний раз, что больше никогда, ни за что… Так что слез не осталось. Осталось лишь отвращение, лишь разбитые вдребезги надежды. И на что были надежды, она уже тоже позабыла: то ли на счастливую семейную жизнь, которой она уже никак не могла себе представить, то ли на то, что ее перестанут поминутно обманывать. «Никому не нужна», – Регина швырнула тарелку на пол, и та разлетелась вдребезги.

Голова раскалывалась от проблем, которые требовали немедленного решения. Через полгода Антону исполнится восемнадцать. В институт он поступать не стал, а значит – армия. Регина в сердцах иногда думала: а может, это и хорошо. Может быть, армия сделает из него человека, сделает то, что не удалось матери? Никакой тебе выпивки, многокилометровые пробежки по утрам, дисциплина… Вот только бегать он так и не научился, куда ему. Да и по телевизору, что ни день, показывают репортажи об ужасах, которые там творятся: дедовщина, побои… Нет, в армию Антону нельзя. Он там пропадет. Но иногда Регине даже хотелось этого: пусть лучше пропадет там, чем здесь, рядом с ней. Иногда просыпалась в ней нематеринская справедливость: а чего ради тащить его за уши по жизни, чего ради она должна терпеть все, что терпит от неблагодарного мальчишки? Что-то все-таки нужно было делать. Дать кому-то на лапу, чтобы не забрали. Да, говорят, в военкомате с этим строго. Тем более Марк и слышать ничего не хотел о таких делах. Он с восторгом вспоминал Тихоокеанский флот, где прослужил три года. А может быть, его положить в психушку? Пусть полежит немного, глядишь, избавится от армии. Вон, Павловы своего олуха именно так и отмазали…

На следующий день Регина сидела у Надежды. Надя была единственным человеком, с которым она могла поговорить по душам. Она слушала не перебивая, понимающе качая головой.

– Что ты говоришь, Рина? Разве можно так? Это ведь твой родной сыночек, кровинушка твоя…

Рина посмотрела на нее удивленно.

– Надя, я ведь весь хрусталь из дома в школу снесла, чтобы только Антона не выперли раньше времени. Ну а что дальше? Вернулся с первого экзамена в институт, говорит – завалил. Я в деканат кинулась. А там руки разводят: нет такой фамилии в списках. Представляешь? Он на экзамен даже не пошел!

– Ладно, – махнула рукой Надя. – Никому не рассказывала о своей горемычной судьбе, видно, пришло время…

Полтора часа Регина потом слушала Надежду. И с каждой минутой ее проблемы казались ей все более мелкими, беды – все менее горькими…