Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография

Как относился к этому документу опытный каторжник царских времен, еще недавно вместе с соратниками собиравшийся «церкви и тюрьмы сровнять с землей»? Во-первых, лагеря к тому времени в Архангельской области уже существовали — на хозрасчете. И пополняли государственный бюджет. На этот раз лагерное хозяйство решили централизовать, создав место заключения на 8 тысяч человек, которые могли бы эффективнее трудиться. Вопреки сложившимся представлениям, в основном это были уголовники и военнопленные. Причем политические в то время считались привилегированными заключенными — их значительно лучше кормили, не принуждали к физическому труду, они получали недурные передачи. Это были сплошь социалисты: эсеры, меньшевики, бундовцы, анархисты. Их было около 400 из трех тысяч первых «насельников» СЛОНа. 10 июня 1925 года Рыков подписал новое постановление СНК — «О прекращении содержания в СЛОН политзаключенных». Бунтарей перевели «на материк». Новые политические стали появляться там уже в послерыковскую эпоху, когда Соловки стали БелБалтлагом, а в 1937–1939 годах — тюрьмой особого назначения Главного управления государственной безопасности НКВД СССР. Но это уже реалии совсем другой эпохи.

Явно несколько иначе относились к НЭПу недавние непримиримые противники большевиков, в том числе и по Гражданской войне, — меньшевики. Самое откровенное свидетельство об этой перемене оставил Николай Валентинов в своей книге «Новая экономическая политика и кризис партии после смерти Ленина» (он написал ее уже в эмиграции, много лет спустя).

^{Ленин в Кремле председательствует на заседании Советанаркома по выздоровлении после ранения. 17 октября 1918 года [РГАСПИ. Ф. 393.]}

Валентинов вспоминал: «1925 — год надежд и великого оптимизма у одной части этой интеллигенции, поставившей ставку на благостную эволюцию власти, верившей, что советская страна, уйдя от военного коммунизма, но не возвращаясь к капитализму, сможет при самоотверженной работе интеллигенции построить „дом“, удобный для всех классов общества. Эта вера, эти чувства, это сознание, этот оптимизм — носились в воздухе 1925 года, делали его для многих годом больших надежд, но я не знаю ни одного произведения, ни одного автора, который передал бы „воздух“ 1925 года, изобразил „сознание“ его. Видимо, это недоступно тем, кто в то время не жил в Советской России, не погружался с головой в общественную работу, не имел постоянного контакта с представителями власти, короче сказать — не дышал „воздухом 1925 года“»[88].

^{Рыков в группе иностранных делегатов. 1920 год [РГАКФД. Б-338-а]}

Так что же, классовые бои ушли в прошлое? Меньшевики, образовавшие «Лигу наблюдателей» (или «Лигу объективных наблюдателей») после провозглашения НЭПа, были уверены, что Октябрь, к их удовлетворению, проиграл, все большевистские перекосы позади — и можно вместе с советскими властями строить полусоциализм-полукапитализм.

Конечно, так считали не все меньшевики: «Проповедуемый нашим кружком наклон в сторону советской власти, разумеется, резко расходился с политическими установками и взглядами эмиграции, ставившей ставку на падение советской власти и на всякие подтачивающие ее кризисы. Меньшевики из „Лиги наблюдателей“ смотрели на положение дел и на свои задачи совсем не так, как меньшевики „Социалистического Вестника“, издававшегося в Берлине. Веруя в возможную здоровую эволюцию советской власти и стремясь в этом ей всемерно содействовать, „Лига наблюдателей“ надеялась, что „контакт власти“ с демократической и социалистической интеллигенцией, работающей в советском хозяйстве, будет в некоей степени благоприятно влиять на психику членов коммунистической власти, способствовать их демократизации, отходу от постоянного грубого провозглашения „диктатуры партии“. Как выразился один член нашего кружка, ты заразил их, большевиков, вашей культурностью»[89].

Валентинов действительно постарался отбросить свои противоречия с советской властью — и в 1922 году, после пяти лет неприятия Октября, занял заметное место в пропагандистской системе, координируя свои шаги с «Лигой наблюдателей». Шесть лет, с 1922 по 1928 год, он был заместителем ответственного редактора органа ВСНХ — «Торгово-промышленной газеты», которую создал Рыков. За этим изданием Алексей Иванович всегда следил внимательно, иногда корректировал его направление, и его нисколько не смущала партийная принадлежность Валентинова. Сам Валентинов — мемуарист не всегда точный в деталях, но глубоко, по-писательски понимавший человеческую психологию, считал Рыкова (и Феликса Дзержинского) наиболее гибкими управленцами их большевистской элиты. Они ставили во главу угла профессионализм, умение решать профессиональные задачи, не боялись элементов реставрации капитализма. В глазах меньшевика Валентинова это представлялось несомненным достоинством.