Железнодорожный наркомат стал своеобразным штабом первой — еще нэповских времен — индустриализации. Когда он занял кабинет наркома — 30 % железнодорожных мостов лежали в развалинах после войны. А Рудзутак умел не только склеивать там, где порвалось, но и с большевистской смелостью любил внедрять новую технику. Он и в жизни любил скорость и всяческие новинки. Например, будучи заядлым охотником, пользовался специально сконструированными автосанями. Позже многие вспоминали, что из поездки в США он привез чудо техники — настоящую радиолу. Уже в первую годовщину вступления в должность он сумел опробовать первый ленинградский тепловоз. Еще одно громкое дело ожидало страну на третий год рыковского правительства: в 1926 году совокупное количество железнодорожных перевозок превысило довоенную статистику, пресловутый 1913 год. И здесь помог НЭП: наркомат свободно нанимал рабочих, привлекая их высокими и оперативными выплатами.
Дальше — больше, только вперед и выше, как любил говорить Максим Горький. «Товарищи! Пора революционизировать идею железных дорог! Наш ход будет лучше, длиннее и шире, чем царский Транссиб. Наша дорога подарит новую, социалистическую жизнь народам Севера» — этот лозунг в то время в СССР знали все — по крайней мере, все горожане и владельцы радиоточек. Рыков долго носился с этой идеей, к которой относился двояко, обсуждая ее с Рудзутаком. С одной стороны, не мог отделаться от скептицизма и отлично понимал, что столь дорогой проект бюджет не потянет. С другой — считал, что этот план может стать пропагандистским украшением Совнаркома. Позже Рудзутака критиковали и даже обвиняли за этот фантастический и, скорее всего, непродуманный проект. То было время ярких, эффектных проектов, из которых реализовать (да и просто осмыслить) удавалось лишь немногие. Рыков воспринимал это как необходимый словесный шлак, без которого правительственные органы не работают.
На октябрьском Пленуме ЦК ВКП(б) 1927 года, когда встал вопрос о переизбрании генсека, именно Рудзутак (возможно, после предварительного обсуждения с Рыковым) предложил на этот пост Сталина. Это был символический ход, подтверждающий, что многие знали о прежних планах и попытках выдвинуть на этот пост Рудзутака. Рыков председательствовал на том пленуме. И с удовольствием поставил на голосование вопрос о новом избрании Сталина, за которого и подняли руки члены ЦК, включая Алексея Ивановича.
С годами Рудзутака все чаще упрекали в расслабленном отношении к своим обязанностям. Наркомпуть не раз давал руководству неверные сведения, например, о количестве исправных паровозов. В известной степени — срывал работу. Возможно, к концу 1920-х следовало найти более молодого и энергичного руководителя Наркомата путей сообщения. А Рудзутак все чаще относился к работе спустя рукава, много времени посвящал охоте — как будто хотел отыграться за каторжанские годы. Между прочим, нередкое явление для большевиков, оказавшихся у власти, в особенности после Гражданской войны, когда казалось, что главные сражения позади. Нечто схожее испытывал и сам Рыков, который, пожалуй, слишком легко прощал своим подчиненным такого рода грешки, возможно, побаиваясь трудового перенапряжения. Он считал, что от трудов праведных следует время от времени отвлекаться, и для тех, кому доверял, как, например, Шмидту, был мягким руководителем. Правда, к концу 1920-х сам Рудзутак все чаще критиковал своего руководителя — Рыкова. Он пристал к другому политическому берегу, что впоследствии позволило ему прожить на белом свете на три месяца дольше Алексея Ивановича…