Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография

Но будем иметь в виду, что ситуация и расклад сил во власти были намного сложнее прямолинейных представлений о борьбе двух групп. Например, непосредственно по «Делу об экономической контрреволюции в Донбассе» Томский — профсоюзный лидер СССР — на записку Ворошилова «Миша, скажи откровенно, не вляпаемся мы при открытии суда в „Шахтинском деле“? Нет ли перегиба в этом деле местных работников, в частности краевого ОГПУ?» ответил однозначно: «По шахтинскому и вообще по угольному делу такой опасности нет. Это картина ясная. Главные персонажи в сознании. Мое отношение таково, что не мешало бы еще полдюжины коммунистов посадить». Бухарин вошел в комиссию (вместе с Молотовым, Сталиным и другими), которая разрабатывала идеологию дела, работала над формулировками, которые «пошли в народ». Рыков в этой комиссии не работал. Но и он не спорил с товарищами и не позволил себе публично усомниться в политической подоплеке дела. 11 апреля на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) Рыков — именно он — сделал доклад «О практических мероприятиях по ликвидации недостатков, обнаруженных в связи с шахтинским делом», по которому партийный ареопаг и принял руководящую резолюцию. Рыков тогда заявил: «Полностью подтверждена связь всех этих „деятелей“ с польской разведкой, причем интересно, что они рассчитывали создать в результате вредительской работы кризис топливного хозяйства Союза к моменту завершения реорганизации польской армии, приблизительно к 1929–1931 гг.». Грозное заявление, вполне в духе тех, кто хотел «завинчивать гайки». Впрочем, Алексей Иванович выступал в своеём стиле — со множеством оговорок, как политический гроссмейстер, возможно, несколько заигравшийся: «Вообще говоря, политическая партия должна подчинять те или иные процессы вопросам политики, а вовсе не руководствоваться абстрактным принципом наказания виновных по справедливости. Если нам выгодно, то можно, конечно, и заведомых жуликов оставить на свободе. Ничего преступного с точки зрения интересов рабочего класса в этом нет».

^{Судебное заседание по процессу «Шахтинское дело». Июль 1928 года}

«Шахтинское дело и практические задачи в деле борьбы с недостатками хозяйственного строительства» — так назывался доклад, в котором провозглашалось, что «дело приобрело явно общесоюзное значение, так как вскрыло новые формы и новые методы борьбы буржуазной контрреволюции против пролетарского государства, против социалистической индустриализации»[133].

Несмотря на бурную реакцию дружественной Германии, накал борьбы с инженерами-вредителями не смягчили. Всего по Шахтинскому делу проходило 53 человека, пятерых из которых расстреляли.

Между тем явного преимущества в ЦК у Сталина тогда еще не было. В то время его предложения нередко не набирали большинства голосов. Симптом: объединенный Пленум ЦК и ЦКК в апреле 1928 года показал, что коммунисты не готовы поддержать жесткую позицию генерального секретаря по борьбе с кулачеством. Пленум принял компромиссные резолюции — в них, с одной стороны, подчеркивалось, что чрезвычайные меры «обеспечили крупнейшие успехи в деле усиления хлебозаготовок», а с другой — осуждались «извращения и перегибы, допущенные местами со стороны советских и партийных органов». За этим решением противники видели козни правых, но можно говорить и о тревогах местных руководителей перед крестьянскими волнениями.

Сталин мог опираться только на свой штаб — секретариат ЦК. За его оппонентами (поначалу очень робкими) стояли профсоюзы, аппарат Совнаркома, большинство хозяйственных руководителей и в значительной степени газета «Правда», которую — хотя и все более опасливо — возглавлял Бухарин. Готовы ли они были на войну на уничтожение против сталинской группы, на откровенную борьбу за власть? Любопытно, что ожесточенную пропагандистскую кампанию против Зиновьева и Каменева — которых постепенно превратили во врагов, которые ничем не лучше Троцкого, — «Правда» провела при участии Бухарина, Радека, Пятакова. Свою серьезную лепту в эту кампанию внес и Рыков. Считать их противниками чисток и репрессивной политики не получается. Все они взвинчивали градус политического противостояния, градус ненависти, не сомневаясь в справедливости приговоров зиновьевцам — главным образом потому, что с давних пор не симпатизировали этим людям. «Правые» могли надеяться, что уход троцкистов и зиновьевцев «освободит поляну», развяжет руки тому же Рыкову, которому до сих пор удавалось найти компромисс со Сталиным — при всех разногласиях. Какое-то время так и было — после отставок, но задолго до расстрелов «левой оппозиции». Рыков и весной 1928-го верил в такой компромисс.