Именно в тот день Ленин, пожалуй, в первый, но не в последний раз в присутствии товарищей обратил свое красноречие против Рыкова: «Я слышу, что товарищ Сергеев (Рыков) свистит, а не комитетчики хлопают. Я думаю, что надо взглянуть на дело шире. Вводить рабочих в комитеты есть не только педагогическая, но и политическая задача. У рабочих есть классовый инстинкт, и при небольшом политическом навыке рабочие довольно скоро делаются выдержанными социал-демократами. Я очень сочувствовал бы тому, чтобы в составе наших комитетов на каждых двух интеллигентов было восемь рабочих»[29]
.Возможно, Рыкову не хватало «педагогических» талантов Ленина — и он не верил в быстрое преображение рабочих. С другой стороны, и в Казани, и в Москве он к тому времени немало работал в рабочих кружках, вел агитацию и имел право на скепсис. Так или иначе, Ленина он тогда не поддержал, по-видимому посчитав его предложение утопичным или даже опасным. Ведь противопоставление рабочих интеллигентам могло привести к расколам в партийных организациях. С Рыковым в этом смысле оказались солидарны и молодой Лев Каменев, и уже достаточно опытная Розалия Землячка, дочь киевского купца первой гильдии, от которой в известной степени зависело финансовое благополучие партии… Да и не только они.
Вопрос оказался камнем преткновения. Красноречие вождя пропало даром, и Ленин оказался в меньшинстве — вместе с Александром Богдановым, Вацлавом Воровским, Леонидом Красиным… Делегаты решили отложить принятие решения на неопределенный срок. Но большевики всё никак не могли завершить этот спор, он продолжался в кулуарах, на прогулках…
Вскоре Ленин и Богданов — в то время единомышленники и союзники — подготовили новый проект резолюции на эту тему, но и его, после новой порции дебатов, сняли с повестки дня. Решили, вопреки мнению «стариков», не трогать болезненную тему.
Не менее остро обсуждали и устав партии. Рыков демонстрировал въедливость, частенько придирался к мелочам. Руководители партии предлагали вписать в устав право местных комитетов получать информацию о партийных делах. Вроде бы невинный пункт! Какие могут быть споры? Но «товарищ Сергеев» счел, что для устава это излишняя подробность, и предложил ее внести в резолюцию съезда как напоминание коллегам об их элементарных обязанностях. По этому вопросу голосовали дважды. Всякий раз побеждало предложение Рыкова, а Ленин оставался в меньшинстве. Владимир Ильич раздражался, но в то же время примечал, что Рыкова многие поддерживают — значит, он хорошо чувствует «пульс» местных комитетов партии, в которых варится несколько лет, с перерывами на каталажку.
Александр Богданов. 1917 год [РГАСПИ. Ф. 421. Оп. 1. Д. 80]
Зато Рыков, при всем его свободолюбии, поддержал Ленина по вопросу контроля над изданиями местных комитетов партии. Тут они оба считали, что необходим контроль со стороны ЦК. Споров миновать не удалось, но предложение Ленина и Рыкова одержало верх. Снова молодой делегат показал свою эффективность.
Как правило, каждый день съезда изматывал его основных участников — и Ленин ложился в постель в болезненном состоянии, чтобы утром подняться для новых сражений. Задиристые манеры молодого Рыкова удивили многих делегатов. Участник съезда Мартын Лядов, знавший Алексея Ивановича еще по саратовским временам, вспоминал: «Особенно выделялся во время этих споров сравнительно молодой еще работник тов. Рыков, сумевший сгруппировать вокруг себя большинство комитетчиков. Тогда немало горечи и чувства обиды проявилось у обеих сторон»[30]
. Без горечи, наверное, не обошлось, но не обходилось и без азарта! В душе Рыков ликовал: я спорю с самим Стариком и нисколько ему не уступаю. Что касается этих воспоминаний Мартына Лядова — важно, что они опубликованы задолго до опалы Рыкова, а Лядов тогда возглавлял Коммунистический университет имени Свердлова и к истории партии относился внимательно.Несмотря на некоторые принципиальные, но все-таки не решающие тактические поражения, признанным лидером партии не только считался, но и был Владимир Ильич Ульянов — и лондонский съезд подтвердил его высокий статус. «Этот человек прорубал любой лед» — так, очень точно, говорил о нем на старости лет Вячеслав Молотов. Ленин, Тулин, Петербуржец, Петров… Уважительная кличка Старик к нему прилепилась, когда Ильичу исполнилось лет 30. Впрочем, так называли и Льва Троцкого, в то время — не большевика, но активного революционера.