Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография

Вроде бы совещание в Большом театре прошло с размахом, с помпой. В собрании участвовало около 2500 представителей самых разных политических флангов. 488 депутатов Государственной думы всех созывов, 129 представителей от Советов крестьянских депутатов, 100 делегатов от Советов рабочих и солдатских депутатов, 147 — от городских дум, 117 — от армии и флота, 313 — от кооперативов, 150 — от торгово-промышленных кругов и банков, 176 — от профсоюзов, 118 — от земств, 83 — от интеллигенции, 58 — от национальных организаций. Заседали и обменивались красивыми речами четыре дня — с 12 по 15 августа. Выступали министры и генералы, думские и советские ораторы. Казалось, вся Россия приветствует Керенского. Именно — казалось!

Большевики собирались выступить на совещании со своей весьма резкой декларацией, в которой сам этот представительный форум объявлялся контрреволюционным. После этого они намеревались демонстративно покинуть зал Большого театра. Рыков вместе с товарищами несколько недель занимался подготовкой этого эффектного демарша, который, впрочем, не состоялся. Руководители ЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов — эсеры и меньшевики — постарались не допустить большевистскую делегацию до совещания. Большевики на совещание все-таки прорвались — но не внушительной группой, а в делегациях профсоюзов, кооперативов… Зачитать декларацию им не удалось, но они демонстративно передали ее в президиум. И хотя на этом форуме торжествовали правые, добиться определенного резонанса большевикам удалось.

А у Керенского триумфа не получилось. Он говорил о примирении и объединении страны, но никаких фундаментальных документов совещание не приняло, а главнокомандующего генерала Лавра Корнилова в Большом театре и вокруг него встречали как героя. В нем уже всё яснее видели кандидата в долгожданные русские Бонапарты — и многих это устраивало. Но не Керенского и не большевиков.

Однако главное, как считал Рыков, состояло в другом. Большевикам удалось ответить на созыв «контрреволюционного» совещания грандиозной забастовкой. Только в Москве, стараниями большевиков, на работу не вышли более 400 тысяч пролетариев. К тому же к стачке присоединились рабочие пригородов, близлежащих поселков и подмосковных станций железных дорог. И даже предприятия далеких от Белокаменной губернских городов. Многим запомнилась массовая забастовка на станции Черусти во Владимирской губернии. Это был убедительный ответ Временному правительству: большевики продемонстрировали, что не считаться с ними невозможно. «Стачка в Москве 12 августа доказала, что активный пролетариат за большевиками», — писал Ленин. Эта массовая забастовка вопреки стараниям Керенского, безусловно, повысила авторитет Рыкова в партии накануне решительных действий. За несколько дней многое поменялось. Теперь Керенский побаивался и Корнилова, и большевиков. Надеялся столкнуть их лбами, надеялся найти опору против обоих — в Учредительном собрании, которое он стремился возглавить.

8. Крах генерала Корнилова

Во Временном правительстве состояли сплошь люди весьма образованные, и они хорошо знали слова Никколо Макиавелли из трактата «Государь», адресованного Лоренцо Медичи Великолепному — одному из главных тузов Флорентийской республики: «Каждый государь желал бы прослыть милосердным, а не жестоким, однако следует остерегаться злоупотребить милосердием». Эти строки — кто в переводах, кто в оригинале — внимательно читали все политики того времени.

Нечто похожее несколько позже изрек и Владимир Ленин, давший трезвый анализ ситуации 1917 года: «В каком-нибудь феврале или марте, всего полгода тому назад, у нас армии не было. Армия не могла воевать. Армия, пережившая четырехлетнюю империалистическую войну, когда она не знала, за что воюет, и смутно чувствовала, что воюет за чужие интересы, — эта армия побежала, и никакие силы в мире не могли ее удержать. Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться»[56]. Керенский — человек кипучей энергии — тоже это прекрасно понимал, но не проявил способностей выстроить систему, которая бы защитила его собственную революцию. Попытки были, а системы не возникло.