Три жизни княгини Рогнеды

— Все приняли. И я крестился. И он крестился. Имя его новое, христианское — Василий.

— Василий, — повторила Рогнеда.

— Да, Василий.

— Значит, Василий — как царь византийский?

— Ага, — кивнул Добрыня. — А жену его звать Анна.

— Выходит, — заключила Рогнеда, — я ему не жена и живу по своей воле?

— Да, не жена, — сказал Добрыня, но про волю не уточнил.

Угроза почуялась Рогнеде в этом умолчании. Но что мог сделать ей Владимир? Что другим женам — то и ей.

— Где Олова? — српосила она.

— Замужем, — отвечал Добрыня. — За Карла пошла. Помнишь такого варяга?

— А Милолика?

— Тоже замужем.

— Мальфрида, Аделя?

— Все замужем! — исчерпывающе сказал Добрыня.

— Другого выхода нет, да, Добрыня?

Он не ответил.

— Ну, а мне кого дает в мужья князь Василий?

— Кого выберешь, — ответил Добрыня равнодушно. — Дорожир, Бедевей…

— Кто, кто? — переспросила она, словно не расслышав.

— Бедевей, Дорожир, — не торопясь и с безразличием повторял Добрыня. — А что, княгиня? Чем они тебе плохи?

Знал он и сам, что они ей не ровня; не требовалось здесь пояснений. Рогнеда промолчала. Все же она пристально вгляделась в Добрыню: не смеется ли над ней старый убийца? Вообразился ей некий двор, в нем изба Бедевея, она в той избе. Вот Бедевей приходит пьяный, валится на лавку и кричит, чтобы она сняла с него сапоги. Полоцкая княгиня с княжеского холопа. Рогнеда с Бедеввея.

— И что, — усмехнулась она, — князь Василий знает про этих женихов?

— Знает, — сказал Добрыня, и она ему поверила.

Но не мог же он подумать, что она согласится. Или ослеп он, приняв греческую веру, и считает, что ко всему можно принудить человека силой? Тут вспомнился ей один вечер — наверно, единственный добрый вечер из ее жизни с Владимиром. Они вышли погулять вдоль Лыбеди. Он нес на руках Изяслава. Были ранние сумерки, небо начинало темнеть, все вокруг замерло до беззвучия, и вдруг они увидели белую лошадь — опустив голову, она стояла неподвижно, как зачарованная. Иногда глаз ее медленно на миг приоткрывался. «Грезит!» — шепнула она. «Спит!» — кивнул Владимир. И на тот вечер эта спящая лошадь связала их светлым радостным чувством… Но отдать ее Бедевею! Больше чести было бы для Владимира ее убить!

— А что ты хотела бы? — спросил Добрыня.

— Что я хочу, то тебе, Добрыня, поперек горла. Как я понимаю, Изяслава в Полоцк повезете, но мне с ним нельзя?

— Конечно, нельзя, — он оживился. — Рассуди: вернешься ты в Полоцк — и что? Владимиру ты не друг; значит, будешь мстить, как удастся. Изяслава научишь. Вырастет — начнет враждовать. Или ты начнешь… Не выходит тебе в Полоцк, не мечтай.

Вот теперь все точно определилось; возражать, просить — все было бессмысленно, с медвежьим упрямством Добрыня исполнит весь расклад решений. И на то пойдут, что свяжут, и силою возьмет ее Бедевей, как взял Владимир…

— Двенадцать сынов у Владимира, — сказала она. — Думаешь, они уживутся, когда Владимир помрет. У него два брата было — и то перегрыз им горло…

— Уживутся, не уживутся — никому неведомо, — возразил Добрыня. — Это их дело. А у нас свое. Но я тебя понимаю — у нас судьбы похожие. Ведь и моего отца убили, и сестра ключницей у Ольги была, и меня Ольга на конюшне держала. Вроде бы я тоже должен против Киева злиться. И что стало бы — сеча и кровь.

— А что, не было крови? — уличила Рогнеда. — И Ярополк своей смертью умер у Владимира во дворце? И против Киева вы не вставали?

— Мог бы я и княжествовать в отцовском Маличе, — говорил Добрыня, не откликнувшись на ее слова, — да вот, не стремился. Я себя пересилил, и ты пересилься…

— Тебя пересилили, — усмехнувшись, поправила Рогнеда, — вот и тебе, обозленному, охота всех пересиливать, все силой крушить. Высоко ты восполз из приворотников, сейчас правая рука при великом князе, ум у тебя есть, человек ты твердый, одного нет, Добрыня, — убили в тебе княжескую душу. Была бы у тебя великая душа, разве стал бы ты говорить мне о Бедевее… Стыдно. А тебе не стыдно. Как поставила тебя Ольга слугой, так ты им и остался. И меня хочешь в приворотницы скинуть. Нет, не потешишься, не будет по-твоему.

— Как знаешь, — старик поднялся. — Но не будет и по-твоему. Так что подумай, княгиня, чтобы потом не жалеть…

Пустые слова. О чем жалеть? О Бедевее? Уж лучше к русалкам, чем к нему. Владимир христианскую веру принял, на царьградский лад начал жить: малых князей рубит под корень, жен бывших — к дружинникам на дворы отдает; верно, и наложниц повыгонял из Берестово, тоже к дружинникам. Для кого честь — тот пусть и радуется. А ей зачем бесчестить себя и сына! Посватался бы Дорожир при князе Рогволоде! В голову бы ему не пришло; пришибли бы его за дерзость. Да, хитро ей мстят. Говорят: иди замуж, зная, что не пойдет. Что же остается? — либо в Свислочь, либо ножом по шее. Наверное, и просчитали все наперед, и глядел на нее Добрыня, как на покойницу. Пусть так. И горевать не надо- это цена, такова плата. Коли б год назад предложил Владимир: тебе на тот свет, зато Изяславу Полоцк — согласна? Сказала бы: да! Полный год ей подарили. И на том спасибо. И не стоит об этом думать, ничего уже не изменить.