Три жизни Красина

Европеец с монгольским лицом. Интереснейший человек. Таких хорошо иметь друзьями. Да и враг, подобный Морозову, — хороший учитель. Сказал как-то об этом Горькому, а тот только усы топорщит. Какой там враг! Недавно Савва номер выкинул, рискованнейший. Полиция по пятам шла за Бауманом. Кольцо сжималось. А Савва решил рискнуть. Спрятал у себя Баумана на Спиридоновке. Потом купил ему шубу на соболях и в собственной коляске повёз в Петровский парк на прогулку. Видите ли, нельзя человека держать взаперти, без свежего воздуха.

А что, если из Лондона заехать к Савве? В последнее время ходят слухи, что родственники капиталиста взбунтовались, учредили над Морозовым опеку, отстранили от управления фабриками.

Поезд идёт у самой кромки воды. Лазурный берег. Отели, пансионаты, рестораны, кафе, роскошные пляжи. Сезон уже начался, и Лазурный берег превратился в золотой. Золото льётся здесь рекой, как и вино.

Дорогой отель в большом тенистом парке.

Красин огибает пахучие клумбы.

С балкона, густо уставленного ящичками, кадками, вазами с цветами, в Красина пристально вглядывается какой-то пожилой, очень худой человек в просторном костюме из белоснежной шерсти. У него смешно оттопырены уши, они просвечивают на солнце. Господи, да неужто Савва? Радужный столб воды из мраморного фонтана перед балконом мешает Красину разглядеть этого странного человека.

Но вот человек всплеснул руками. Быстро спустился по лесенке.

— Леонид Борисович! Рад, рад, дорогой!

Савва Морозов по-русски троекратно целует Красина.

— Жарко на этой проклятой Ривьере. Вот холодная вода, сода, виски, сигары... Впрочем, вы, кажется, не курите? Видите, я всё помню...

Какой-то суетливый стал Савва. Раньше в нём этого не было. И похудел — страшно смотреть. Нет и знаменитого ёжика на голове. Волосы как-то не по-русски, на иноземный лад прилизаны, расчёсаны на прямой пробор:

— Савва Тимофеевич, что вы там в парке выглядываете?

Савва только безнадёжно рукой махнул, налил себе солидную порцию виски без содовой, опрокинул, крякнул и неожиданно смачно сплюнул прямо на пышный олеандр.

— Гости скоро припрутся, будь они неладны! Жена! Эх! Но если разрешите, приступим прямо к делу.

Савва вдруг по-морозовски прищурил свои монгольские глазки, хмыкнул:

— Я, конечно, понимаю, что вы сделали длинный путь не только ради того, чтобы справиться о моём самочувствии. Так?

Красин ощутил некоторую неловкость. Что-то стряслось с Морозовым.

А ведь Красин действительно ехал сюда и за деньгами.

Савва молча выслушал Красина. Зажёг спичку, положил её горящей в пепельницу и задумчиво следил за тем, как корчится, догорая, тонкая палочка.

— Деньги! Всю жизнь только деньги. Нет, нет, я не о вас, вам деньги не для себя нужны. А денег у меня нет. Живу, как говорят, здесь, во Франции — частным рантье, на доходы с уральского имения. От фабрик меня отстранили. Плохой я фабрикант. Никому на фабриках не нужен — моя игра кончена. Сел меж двух стульев. Нет, нет, пожалуйста, без вежливостей. Можете смеяться... Теперь вам всё, надеюсь, ясно...

Савва говорил медленно, с паузами, часто умолкая на полуслове.

— А других дел у вас ко мне нет? Поручения! Писем от Пешковых?

— Да ведь я из России давно. Не видел перед отъездом Алексея Максимовича. И главное, никак не ожидал, что вы окажетесь на Ривьере...

— Так... так... Понятно! Конечно, им теперь не до меня. Они заняты революцией.

Савва уже не слушал ответов собеседника, занятый своими мыслями. Красин замолчал. Нужно было уходить. Но сделать это так, чтобы не обидеть Савву.

— А как у вас с революцией? Как вы сами поживаете? Я слышал, вы теперь крупный инженер... Воротила. Поздравляю, поздравляю!..

Наигранная беспечность морозовского тона не могла обмануть Леонида Борисовича. Ему было жалко этого сильного человека, ставшего развалиной. Какая-то неотвязная, недодуманная мысль точила мозг Саввы, сушила душу, тело. А он всё думал, думал, думал.

В парке захрустел гравий, послышались голоса. Савва очнулся, тревожно прислушался.

— Сюда идут люди. Пожалуй, встреча с ними не доставит удовольствия ни вам, ни им. Пройдёмте через коридор.

Савва схватил Красина за руку и потащил куда-то в глубь комнат. Спальня, гостиная, кабинет.

В кабинете Морозов вдруг остановился. Огляделся.

— Простите! Минутку! Я догоню вас в вестибюле...

Красин вышел из морозовских комнат. В глаза ударило солнце. Через стеклянные двери отеля было видно море. Красин, не оглядываясь, торопясь скорее покинуть этот печальный приют русского фабриканта, взялся за ручку двери.

— Стойте, куда же вы?

Савва схватил Леонида Борисовича за плечо и протянул конверт.

— Вот всё, что я имею... Передайте Марии Фёдоровне Андреевой на её усмотрение.... Пусть отдаст кому нужно... Нет, в России мне ничего больше не надо. Прощайте!..

И снова за окнами вагона ласково плещется море. И светит солнце. В открытое окно врывается аромат цветов.