Три жизни Красина

Хотя время такое — 1908 год. Революция — на убыль, реакция в гору. Полицейские и жандармы вновь чувствуют свою силу, не то что в пятом и шестом. Не худо бы и поостеречься!

Игнатьев свернул в Келломяки. Начальник станции — родственник. Всё всегда знает. Нужно его порасспросить, а в случае чего и переночевать. В Келломяках спокойно, редко-редко мелькнёт прохожий. Родственника застал дома за поздним чаем. Нет, он ничего не слышал. Но лучше всего, если Александр Михайлович сядет к столу, чайком погреться...

Игнатьев распряг лошадей. Заночевал. А утром, в понедельник, не спеша, пешком направился в Куоккалу, к Красину.

Вон и дача. Но Леонид Борисович предупреждал, прежде чем заходить к нему, нужно сперва наведаться к Антонине Григорьевне.

Игнатьев только успел улицу пересечь, как из-за высоченного сугроба, запыхавшись, показалась Антонина Григорьевна. Она его давно сторожит. Каждый час из дома выходит, и слава богу, что «Григорий Иванович» догадался к ней заглянуть.

— Арестован Леонид! В ночь на воскресенье!

И к ней приходили.

— Всё выспрашивали о таком высоком русском, в финской шапке ходит, по-фински, как финн, говорит. Сказала — не знаю, не ведаю.

— А на даче у Леонида засада...

Игнатьеву нужно было как можно скорее уходить.

Антонина Григорьевна сунула ему спасённые документы. Не ровен час и у неё обыск будет.

— Возьмите и это. — Она протягивает Игнатьеву браунинг. — Да финку, финку свою козыркастую сбросьте, я её сожгу, вот треух от зятя остался...

Шпиков у дома не видно. Эх, лошади остались в Келломяках. Но ничего, несколько лихачей мёрзнет на станции...

Куоккала словно вымерла. Куда девалась вчерашняя многоликость? Ни гуляющих, ни полиции. Попались навстречу какие-то два торопливых прохожих. На ходу услышал обрывок разговора: «Чёрт знает что... даже здесь нет покоя... И кто бы мог подумать, такой солидный, состоятельный...»

Мысли Игнатьева бегут в такт торопливым шагам.

У Леонида Борисовича ничего не нашли. Но раз обыскивали, арестовали, значит, надеялись найти или уже что-то имеют в руках. Иначе вряд ли пошли бы на арест. Вот если меня сейчас сцапают — то и мне, и Красину виселица, а для всей большевистской партии громкий процесс. Не может, не имеет права он попадаться.

Но если ничего не нашли, значит, Красина в Россию ещё не вывезли, он где-нибудь здесь, в Териоках...

Как это он сразу не догадался, что арестованные — в Териоках, и не где-нибудь, а в полицейском участке. Вызволить их оттуда, пока охранка и прокуратура не предъявили «достаточно юридически обоснованных обвинений», и переправить за границу!

— Гони скорее, ну скорее же!..

Извозчик и так гонит.

В Териоках взмыленная лошадь остановилась у отеля «Товарищ». Хозяин его Какко — добрый знакомый Александра Михайловича. Он оказывал много услуг партии, на его адрес поступали письма и для Красина, и для Ильича. Не так давно Какко служил в финской полиции. У него и сейчас большие связи среди старых сослуживцев. Может ли Какко немедленно, пока не увезли арестованных, организовать побег? Хозяин отеля человек дела. На определённых условиях предприятие это вполне осуществимо. Но побег нужно устроить так, чтобы не пострадали полицейские, которые сторожат Красина. Иначе их прогонят со службы, будут судить, и тут уж никакие деньги не помогут.

Какко рассуждает вслух. Во-первых, через своих людей он сменит караул и поставит во главе него старшего констебля Кархонена. Кстати, Игнатьев должен знать, что констебль социал-демократ. Затем... Затем дело уже за Александром Михайловичем. Он должен достать динамит.

— Динамит? К чему он?

Очень просто. Полицейские открывают двери тюрьмы, выпускают арестованных. Игнатьев взрывает участок. И концы в воду — полицейские не виноваты, они подверглись нападению. Без взрыва стража откажется выпустить арестованных. Может пострадать собственная шкура.

План Какко прост и убедителен. Но динамит?.. Где взять динамит? Он нужен сейчас же. В 30 верстах от Териок, в имении Игнатьева, этого добра сколько угодно, с 1905 года осталось. Но 30 вёрст туда, 30 обратно... Арестантов же в Териоках долго не продержат.

Полицейские упёрлись. Никакими деньгами нельзя их соблазнить. С истинно финским упорством твердят одно — без динамита не согласны. Спорили долго и напрасно. И вдруг как по команде замолчали, услышав цоканье копыт.

Игнатьев метнулся к окну. Так и есть — проспорили...

Мимо отеля проносится закрытая карета в окружении усиленного конвоя.

Теперь уж спорить не о чем.

Тюрьма — какая бы она ни была — всегда тюрьма. Для инженера с незапятнанной деловой репутацией — это скандал, конец карьеры, независимо от количества дней, проведённых в узилище. Но для революционера-профессионала тюремный стаж Красина невелик. После отсидки в тюрьмах его высылали в места «не столь отдалённые», но ссылка — не тюремная камера.

На сей раз вряд ли всё окончится так же «благополучно».

Благополучно! Красин невесело улыбается. По лицу бегут морщинки. А ведь он не стар, всего 38 лет.