Три жизни одного Бога

Я улыбался собственному счастью, а оно улыбалось мне.

Председатель снова что-то записывал. Барков ехидно ухмылялся и молчал. Пекта вновь не было…

– Я хочу сделать протест, – сказала Мика, обратившись к председателю.

– По какому поводу? – поднял он на неё свои разноцветные глаза.

– Бирк снова жульничал!

– Ох уж этот Бирк, какой злой, плохой и не хороший, – ответил Бирк, – А кто мои мозги в асфальт закатал?

– А кто сломал новую машину у героя, чтобы избежать погони?! – возмущалась Мика.

– А кто герою дал пистолет, чтобы тот меня застрелил? – парировал Бирк.

– А кто записки передаёт?!

– А кто играет в любовь и чувства?!

– Играет? – удивился я и вклинился в их диалог.

– А это что, запрещено? – спросила Мика у Бирка, не обращая внимания на мой вопрос.

– А что вообще запрещено? – ответил Бирк.

– Прекращайте уже, – сказал председатель, – каждый раз одно и то же! Герой прошёл второе испытание?

– Самопожертвование состоялось, – ответила Мика.

– Согласен с нашим девичьим венцом справедливости, – съехидничал Бирк.

– Дориус, тяните третий билет, – сказал председатель.

– Так ты…играла? – не унимался я.

– А ты поверил ей и влюбился? – сказал мне Бирк. – Ты ещё не понял, что добру нельзя верить? Добро всегда лжет. Верить надо злым, они всегда говорят правду.

– Верить надо, своему сердцу, – ответила Мика и многозначительно посмотрела на меня. – Оно никогда не обманет.

– Тяните билет! – требовал председатель.

Я взял билет и прочитал свой приговор на бумаге: «Любовь», а внизу, была маленькая подпись карандашом в скобках: (тут скоро будет кое-что важное для тебя, от Бирка).

Я удивленно посмотрел на Бирка, тот мне подмигнул.

– Что у вас там? – спросил председатель.

– Любовь, – сказал я и посмотрел на Мику, – Может, скушаем ещё по шаурме? – добавил я и увидел, как глаза её засияли, а губы расплылись в улыбке, прежде чем вновь появилась белая пелена, и я погрузился в последнюю жизнь.

Часть первая. «Мисс сочувствие»

Знаете, в чём самая главная ошибка человечества?

В том, что хороший человек наивно полагает, что у него будет хорошая жизнь. Этакая формула справедливости. А плохой растворяется в иллюзии, что он особенный, так как плывет против общественной морали и общепринятых правил. Социальные бунтари, которым всегда везёт.

Но судьбу не обманешь. Как в том анекдоте, где два поезда ехали на встречу, друг другу, по одному пути, но разминулись. А почему? Не судьба. Судьба сильнее хороших и плохих. Судьба вне законов, вне религии и вне логики. Судьбе всё равно на ваши эмоции, страдания, желания и поступки. Судьба подчиняется только двум законам: это рождение и смерть.

А счастье приходит только туда, где его ждут с широкой и неподдельной улыбкой с полотенцем в руках, на котором уже полёживает золотистый каравай и солонка.

Но я не ждал. Я сидел в офисном кресле директора научно-медицинской лаборатории, бесполезно щелкал письменной ручкой и обдумывал, как лучше продать горы складского парацетамола, пока его не сожрали жирные складские крысы.

И не придумал ничего лучше, кроме как раздать его за бесценок ближайшей фармацевтической компании, представителя которой, я и пригласил на аудиенцию. Представителем оказалась миленькая такая, хрупкая, но шустрая светленькая девушка.

Природа её очень возлюбила. Тут и фигура как будто её краснодеревщики месяцами вытачивали, и зелёные глазки, игриво переливались под лучами солнечного света, поглощая фотосинтезом все органическое целое, в бесконечном пространственном радиусе, производя при этом любовные флюиды, которых бы хватило для захвата вселенского разума. И милые щечки-ямочки, прожигающие пикантностью и словно возводящие алые чувственные губы своей чудной, фактурной обладательницы, в интригующие кавычки, обосабливая и подчеркивая самое желанное и проникновенное во всех любовных романах место, природным маркером. Всё в ней жило, цвело и восхищало.

И пока она садилась передо мной на стул за стол переговоров, а я над головой считал количество сердечек, в амурном хороводе, появилось что-то очень странное.

Взгляды. Это то, что учатся понимать и прочитывать с раннего детства маленькие дети, а потом и взрослые, открывая новые пределы невербального общения. По взгляду мамы понятно, что она не даст больше печеньку или сейчас будет бо-бо. По взгляду любимой девушки ясно, что она не в лучшем настроении и к ней лучше не подходить, чтобы на собственном затылке вдруг не открылась дверь, для торжественного выноса мозга. По взгляду прохожего можно прочесть, что у тебя крошки на губах или пятно на штанине. А ещё бывают такие взгляды, после которых становится очевидно, что декольте на блузке слишком большое, а юбка все же маловата. Так вот ни один из этих многочисленных взглядов моих коллег, на эту юную и миловидную особу, не подходил.

Это была проникновенная жалость. Серьезно, жалость к человеку, которая слепила вокруг своей красотой, словно пролетающий метеорит в ночном небе, так вообще бывает?