Три жизни жаворонка

Голос отца был тихим, но было в нем что-то такое, отчего мама действительно будто опомнилась. Всхлипнула коротко и замолчала, и огляделась вокруг себя в растерянном изумлении. Потом слегка дотронулась ладонью до мокрой щеки, будто получила пощечину. И заговорила уже другим голосом – приказным и строгим, и фразы получались короткими и хлесткими, как удары плетей.

– Так! Я думаю, надо найти этого парня! Даже не его самого, а его родителей! Это раз! И надо обязательно пойти в милицию и заявление написать! Это два! И пусть они знают, что мы этого так не оставим! Это три! Ты слышишь меня, Егор? Чего ты смотришь на меня так, будто я что-то ужасное говорю? Ты что, со мной не согласен?

– Нет, Ирина, не согласен. Не надо никого искать. Не надо.

– Да как это – не надо? Ты что говоришь такое? Нет, надо обязательно в милицию заявление написать, пусть этого парня найдут и отвечать заставят за содеянное! Между прочим, наша дочь несовершеннолетняя, и я законы знаю! Знаю, что за такое полагается! И если ты не хочешь, это твое дело, Егор! А я своего ребенка в обиду не дам, слышишь?

– Мам… – испуганно проговорила Настя, садясь рядом с креслом на корточки. – Не надо в милицию, мам… Пожалуйста…

– А тебя не спрашивают, Анастасия! Не лезь! Давай говори лучше, где этого Никиту искать? Адрес его знаешь?

– Нет… Не знаю я адреса, мам.

– А где он учится, знаешь?

– Не знаю…

– Да все ты знаешь, Анастасия! Хватит его покрывать! Я же все равно его найду, все равно заставлю ответить! А ты как думала, а? Ты вообще думала своей головой, когда подолом перед ним трясла? Сама к нему бегала, остановить не могли! Да разве мы тебя так воспитывали, чтобы ты себя не помнила и не понимала? Родители у тебя уважаемые люди, а ты себя ведешь как публичная девка!

– Ирина! – зло и очень хлестко бросил отец, так, что мама вздрогнула и уставилась на него удивленно. – Хватит, Ирина, перестань ее оскорблять! Я не позволю, слышишь?

Настя тоже смотрела на отца в недоумении. Никогда, никогда она не видела его таким… Лицо красное, почти багровое от едва сдерживаемого гнева, глаза, всегда такие яркие, вдруг поблекли. Вот он поморщился, потер грудь рукой, произнес с тихим стоном:

– Что-то плохо мне, Ирина… Сердце вдруг прихватило… Насть, принеси воды…

Настя ойкнула испуганно, поднялась с корточек, унеслась на кухню. А мама уже кричала ей вслед:

– Не надо воды, давай кусок сахара неси! Я сейчас нитроглицерин! Я быстро! Погоди, Егорушка, погоди… Сейчас легче станет, Егорушка… Вот, я уже нашла…

Вдвоем они уложили отца на диван, и вскоре он вздохнул свободно, улыбнулся, прикрыл глаза. И проговорил тихо:

– Кажется, отпустило… Жить буду, не помру, не бойтесь…

– Ну что ты такое говоришь, Егорушка! – Мама заботливо поправила подушку под его головой. – Ну что ты говоришь… Ты просто переволновался немного, вот и все… Тебе поспать надо сейчас…

Отец и впрямь вскоре уснул, задышал ровно и тихо. Они с мамой ушли на кухню на цыпочках, прикрыли за собой дверь.

– Ну что, довела отца, да? – с грустью спросила мама, глядя в окно. – Что, теперь моя очередь за сердце хвататься? Нитроглицерин в аптечке там, в шкафу в комнате, если что…

– Мам, ну не надо… Не надо, пожалуйста… – тихо заплакала Настя. – Ну прости меня, мам… Да, это я во всем виновата, прости…

– Ладно, не реви. Вредно тебе. Иди в свою комнату, оставь меня. Я так лучше успокоюсь. Иди…

Настя проплакала полночи, а наплакавшись, уснула крепко, как давно не спала. Проснувшись утром, вдруг поняла, что изменилось в ней что-то. Словно груз с души упал. Да, чувство вины осталось, но куда ж от него денешься, если впрямь сама во всем виновата?

– Настя, вставай! Иди завтракать! – услышала она голос мамы и улыбнулась ему радостно.

Обычный у мамы был голос. Такой, как всегда.

Подскочила с кровати, сама себе удивившись. Именно подскочила, как раньше, а не сползла потихоньку. Даже голод вдруг ощутила, чего тоже давно с ней не бывало.

Отец и мама уже сидели за столом, и мама тихо уговаривала отца:

– Нельзя тебе сегодня на работу, нельзя! После приступа надо полежать хотя бы дня три! Я поговорю с Тамарой Филипповной, она тебе больничный выпишет! И про таблетки не забудь, я в комнате на столе оставила, увидишь на блюдечке…

– Не забуду, не забуду… Доброе утро, Настена! Как спала?

– Хорошо, пап… Правда, хорошо спала…

Мама покосилась на нее сердито, насмешливо, ничего не сказала. Хотя было видно – очень хочет сказать что-нибудь этакое. И папа тоже увидел это ее скрытое желание и проговорил тихо:

– Ну все, Ирина, все. Давай будем учиться жить в новых для нас обстоятельствах. Смирись, Ирина.

– Ой, ну как же… – тихо начала мама и осеклась, осторожно глянув на отца.

– Да вот так же! Все равно уже ничего не изменишь, Ирина! Смирись! Пусть рожает, пусть выхаживает спокойно! Без этой суеты с милицией, с судами… Зачем девчонке нервы трепать?

– Значит, пусть этот подонок живет себе и радуется, да? А наша дочь…

– А тебе легче будет, если он в колонии окажется, да?

– Легче, Егор. Легче.