Три жизни жаворонка

– Сереж… Не надо ничего говорить, правда. Ты прости меня, что все так получилось, но… Как получилось, так получилось. Я другого люблю. Да ведь тебе все давно рассказали, наверное…

– Да. Рассказали. Ну и что? Он же уехал. Насть. Он же никогда сюда больше не вернется.

– Да ты-то откуда знаешь, что он не вернется?! Что ты вообще знаешь о нем, чтобы такие выводы делать?

– Ну, если до сих пор не вернулся…

– И что? Тебе-то какое дело?

– Не сердись, Насть. Не обижайся. Я ведь что хочу сказать… Я хочу сказать, что еще какое-то время пройдет, и ты его забудешь, совсем забудешь… А я подожду, Насть. Сколько надо, столько и подожду. Хоть полгода, хоть год… Да хоть всю жизнь…

– Не подождешь, Сереж… – грустно усмехнулась она, отворачивая голову в сторону. – Уверяю тебя, что не получится подождать…

– Да почему ты за меня решаешь, что не получится?!

– Потому. Обстоятельства определенные есть, потому и решаю.

– Что за обстоятельства могут быть?

– Могут, Сереж, могут… Скоро все узнаешь. Вернее, увидишь…

– Не понимаю… Что я должен увидеть? Загадками говоришь…

– Все, Сереж. Хватит об этом. Расскажи лучше, как ты у моря отдыхал. Я с родителями прошлым летом тоже к морю ездила – так здорово было! А этим летом не получилось – у папы отпуск по графику в декабре. А маме так вообще трудно в отпуск собраться – аптеку оставить не на кого. Так что давай рассказывай, а я тебе молча завидовать буду. Где ты хоть был-то? Где твоя бабушка дом купила?

– Да под Новороссийском, в небольшом поселке вроде нашего. От дома до моря минут пять всего. Да мы можем следующим летом вместе туда поехать, если захочешь…

– Сереж, опять ты! Мы же договорились!

– А что я такого сказал? Ничего такого… Ведь мы можем друзьями остаться, правда? И почему я своего друга не могу пригласить отдохнуть на море?

– Господи, Сережка… Ну какой ты, честное слово… Тебя в дверь гонишь, ты в окно лезешь…

– Да я просто люблю тебя, Насть, как ты не понимаешь? Люблю. Я только сейчас понял, как я тебя люблю.

– Ой… Вот только о любви не надо, пожалуйста… Очень тебя прошу…

– Но почему?

– Потому. Потому что дождь пошел, Сережа.

– Да при чем тут дождь…

С неба и впрямь начал сеять дождик, мелкий, назойливый. Настя накинула на голову капюшон, съежилась, просунула руки в рукава куртки. Сережа с готовностью принялся стягивать с плеч куртку:

– Возьми еще и мою, Насть… Замерзнешь…

– Не надо, Сереж. Хотя мне мерзнуть совсем нельзя, заболею. Я лучше домой пойду, ладно? Ничего не поделаешь, надо идти домой…

– Ты так говоришь, будто боишься идти домой.

– Боюсь, Сережа. Очень боюсь. Но надо.

– Я провожу тебя?

– Зачем? Я и одна дойду.

– Но мы так и не поговорили…

– Почему же? Как раз и поговорили. Все, Сереж, я пойду, иначе совсем промокну… Пока, Сереж…

Настя поднялась со скамьи, быстро пошла по дорожке. Знала, что он смотрит вслед. Ну и пусть смотрит. Домой, домой… Хоть и ноги домой не идут…

Дома был скандал, чего и следовало ожидать, конечно. Пахло валерьянкой. Мама сидела в кресле в гостиной, держа в руках стакан с водой, и он ходил ходуном в ее дрожащих пальцах. Увидев ее, мама издала рыдающий звук, наклонила корпус вперед и на этой же рыдающей ноте протянула громко:

– Да что ж ты сотворила с собой, доченька-а-а-а… И с собой, и с нами… Да что ж ты мне сразу-то не сказала, когда еще можно было все исправить… Ведь я говорила тебе, я предупреждала, а ты-ы-ы-ы… Да как ты могла, доченька-а-а-а…

Папа сидел в другом кресле, низко опустив голову и зажав ладони между колен. Когда она вошла, голову поднял и коротко глянул, так, будто приказал – держись, Настена… Но мама успела заметить, что он голову поднял, и тут же накинулась на него:

– А все ты, все ты со своей любовью да семейной демократией, это ты над ней вечно трясешься – то ей нельзя сказать, это ее слишком ранит! Вечно мне рот затыкал! Вот, получай теперь! Дождался, да? Доволен? Доволен?

Отец вздохнул, поднялся на ноги, молча взял у мамы из рук пустой стакан, пошел с ним к выходу из гостиной.

– Ты куда? Ты почему сбегаешь, Егор? Я что, одна должна эту проблему решать, да? – еще громче запричитала мама, смахивая со щек злые слезы.

– Да никуда я не убегаю, Ирин… – чуть повернул голову на ходу отец. – Просто хочу еще воды принести…

– Не надо мне воды! Сядь! Сядь на место, слышишь? Не выводи меня из себя еще больше!

– Да куда уж больше-то… Больше и некуда… – тихо проговорил отец, снова садясь в кресло.

Настя стояла ни жива ни мертва. Ужасно жалко было бедного папу. И маму жалко – совсем на себя не похожа… Лицо опухшее, красное от слез, глаза блестят обидой и злым отчаянием. Вот она с силой вдохнула в себя воздух и на выдохе запричитала со стоном:

– Да разве мы такой судьбы хотели тебе, доченька, разве такой… Да мы ж думали, ты в институт поступишь, что в люди выйдешь… Мы ж все для тебя сделали бы, все, что в наших родительских силах… А теперь что? Ни института, ни специальности, всего лишь горькая судьба матери-одиночки! Да что ж ты натворила с нами, доченька, что-о-о-о…

– Ну хватит, Ирина! – не выдержал наконец отец. – Что ты воешь, будто по покойнику! Опомнись, хватит!