Три жизни жаворонка

– Сейчас, пап. Я только капусту в борщ нашинкую, ее уже опускать пора. Если капусту не вовремя в борщ запустишь, все испортить можно. Я сейчас, пап…

– Сядь, Насть. Бог с ним, с борщом. Сядь!

Пришлось послушаться. Села напротив отца, вытирая руки о край фартука. Глаза боялась поднять. Уже знала, о чем сейчас пойдет речь. Но как он обо всем догадался, как?! Вроде ни словом, ни жестом себя не выдала. Держалась как могла. Даже недомогание свое научилась выдавать под желудочное расстройство и старательно пила по требованию мамы активированный уголь. Почему-то мама свято верила в целебную силу активированного угля, и хорошо, что более сильные препараты не заставляла ее принимать. А ведь могла из аптеки своей притащить что-нибудь этакое, уничтожающее дискомфорт в эпигастральной области, как она сама выражалась. Не станешь же ей объяснять причину этого дискомфорта вот так, между прочим… Надо же как-то по-другому – собраться с силами и объяснить…

Так и не собралась, однако. Теперь вот папе объяснять придется, ничего не поделаешь.

– Говори как на духу, Насть. Зачем тебе адрес этого Никиты понадобился? Говори!

Ах вот оно что… Теперь понятно, зачем папин друг Михалыч к нему вчера вечером приходил. Заложил ее с потрохами, значит. Понятно, отчего отец такой хмурый с утра ходит, такой задумчивый.

– Только не обманывай меня, Настя. Я уж давно понял, что с тобой происходит. Просто помалкивал, ждал, когда сама скажешь. Ты ребенка от этого Никиты ждешь, да?

Она медленно кивнула, все еще боясь глянуть отцу в глаза. И почувствовала, как слезы подступают к горлу. Уже другие слезы. Не слезы тихого самоистязания, а слезы правды. Наконец-то, наконец все откроется… Сил уже нет в себе носить, слишком тяжела ноша…

Закрыла лицо руками, вдохнула сильно, быстро закивала головой – да, да, да! И на выдохе дала волю рыданию, и сама почувствовала его преступную сладость – наконец-то, наконец! И пусть теперь делают с ней что хотят! Пусть презирают, пусть больше не любят, да пусть даже из дома выгонят!

Хотя и знала, что не выгонят. По крайней мере, отец – точно не выгонит. И презирать не будет. И любить будет по-прежнему. Да и мама тоже… Но с мамой – это потом… Сейчас надо папе все объяснить, он поймет… Он даст ей поплакать, а потом она все ему объяснит…

Она вдруг почувствовала, как тяжелая рука отца легла ей на голову. Даже почувствовала, как дрожат на его руке пальцы. И услышала его спокойный уверенный голос:

– Ну что ты, дурочка, не плачь… Успокойся, нельзя тебе так плакать. Ничего страшного не произошло, что ты…

– Да как же, папа?! Как же – ничего страшного! Да я же представить себе боюсь, как… Что будет, когда мама узнает!

– Ну, узнает, и что? И пусть узнает… Да, она эмоциями управлять плохо умеет, но она человек такой, ты это пойми. И научись не воспринимать слишком болезненно. Ведь я же научился как-то, и ты учись. Ничего, ничего… Срок-то большой уже, да? Давно ты себя уже истязаешь-то?

– Да, давно… Где-то с начала августа… То есть я догадалась обо всем в первых числах августа…

– Стало быть, больше трех месяцев. Понятно. А почему мне ничего не сказала?

– Я… Я не знаю, пап… Никита ведь мне сказал – не волнуйся, не переживай ни о чем, я все решу… Вот я и ждала, когда он…

– Так ведь он уехал раньше всех, мне Михалыч сказал!

– Ну да, уехал… У него маму в больницу положили.

– И что? Он даже не позвонил тебе ни разу?

– Нет, не позвонил. Он не мог позвонить, пап. Он свой телефон случайно уронил в бетономешалку, и тут как раз ему позвонили, что мама в больнице… И он сразу уехал…

– А как это ему позвонили, если телефон в бетономешалку попал?

– Ой, ну я не знаю… Может, ему до этого еще позвонили…

– Понятно. Что ж, все понятно, дочь… А ты, значит, все ждала его, все верила, что приедет…

– Да, пап. Я ждала. Я его так любила, пап…

– Да помню, помню, как ты любила… Что ж ты у меня такая доверчивая выросла, а? Если уж любить, то на всю катушку, ничего на запас не оставлять… Если уж лететь жаворонку к солнцу, то до последнего вздоха, пока крылышки не обожгутся…

– Да, пап. Выходит, что так. Обожгла крылышки, упала на землю и разбилась. Господи, папочка, если б ты знал, как мне тяжело все это время было… Жить с мыслью, что меня обманули и предали… Да мне и сейчас тоже не хочется жить, пап…

– А ну, перестань сейчас же, чтобы я этого не слышал больше, поняла? Ты не одна теперь, ты не можешь только о себе думать! Надо научиться убирать из головы плохие мысли, по крайней мере, надо стараться! А Никиту этого забудь, выкинь из головы, будто его вообще не было!

– Да, хорошо бы, пап, но я не могу, не могу… Ну почему он со мной так поступил, почему?! Что я ему плохого сделала?