Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

И вспомнилось жизненное. Тоже из опыта юности. Одна очаровательная и очень умная юная особа как-то заявила мне полушутя, полу-: Не подходите слишком близко: я тигренок, а не киска! (стишок из детской книжки-раскладушки — одной из тех, с которых многие из нас начинали читать лет в пять. Надпись на клетке с тигренком в зоопарке, как сейчас помню эту картинку). И на секунду в глазах ее сверкнула молния взгляда Сфинкса (или вампира). Я сразу почувствовал и узнал (!?) эту молнию и…

Ну, стоп! Не хочу беспокоить Вашего друга в черном. Пока обхожусь без него, хотя он представляется мне большим симпатягой, не то что Черный человек Есенина. Пусть пока остается при Вас.

Слова юной особы вспомнились мне, когда читал Ваше описание картины Моро об Эдипе и Сфинксе. Это и про нее тоже. Вероятно, Моро знал подобных особ в жизни, а не только в астрально-оккультных, романтически-символических погружениях.

Между тем образ Сфинкса никогда не был мне близок, особенно его живописные или скульптурные интерпретации. Возможно, потому, что мало их видел или не обращал особого внимания. Они представлялись мне всегда каким-то почти антихудожественным монстром, как и кентавры и всякие там Паны и другие козлоногие и собакоголовые, заполнившие, по известной сатире Лукиана, в эллинистический период весь Олимп настолько, что истинным олимпийцам «начало не хватать амбросии и нектара, и кубок стал стоить целую мину из-за множества пьющих». С едкой иронией Лукиан высмеивает всех этих египтян «с собачьей мордой, завернутых в пеленки», пятнистых быков из Мемфиса, обезьян, ибисов и т. п., которые неизвестно каким образом приползли на Олимп из Египта и существенно затруднили жизнь исконным эллинским богам.

Если уж говорить о юношеских мечтаниях и увлечениях, эротических томлениях и тому подобных приятных вещах определенного этапа нашего возмужания, то меня всегда привлекал таинственный образ Софии в интерпретации русских символистов… Вот уж действительно глубинное мистическое сочетание несочетаемого! Правда, не на внешне пластическом уровне (иконография Софии в древнерусской иконописи слишком рационалистична), но на уровне сущностной эйдологии.

И Сфинкс, и София — древнейшие мифологемы, связанные с надмирной мудростью и мистикой Вечно женственного. Однако как различны! Как далеки друг от друга по всему. Из разных миров! Хтонического и уранического.

И другое.

Неделю назад прятался я от жары пару дней у знакомых на даче. Лежал бездумно и блаженно на берегу лесного озера под сводом мощных корабельных сосен (а я люблю эти деревья, пожалуй, больше других, особенно когда их стволы освещены боковыми лучами заходящего солнца), созерцал причудливые ходы и переплетения их ветвей и трепещущие под легким ветерком игольчатые кисти, и вдруг подумалось. Вот мы ломаем копья о символы, символизацию, метафизические основы бытия, а ведь вот Оно — здесь. Само, без каких-либо символов, образов, синтезов, знаков стоит надо мной, слегка трепещет, посмеиваясь, и говорит: да вот Я здесь, с тобой, в тебе, а ты во мне. И что тебе еще надо, что искать-то в каких-то символах? Я вокруг, везде, вне и внутри. Открой глаза и смотри. Открой душу и прими Меня в нее. И больше ничего не надо… Полнота бытия. Полнота жизни.

И возликовала душа.

А разум ткнул ее локтем исподтишка: Уймись!

Пантеизм какой-то. Только в Символе сила!

Обнимаю, друг мой.

Наслаждайтесь италийскими символами и пейзажами и помните, что и здесь Вас изучают с пристрастием.

Сомученик по символологии В. Б.

Добрые пожелания и Н. Б., ибо письмишко отправится и к ней вскоре.

197. В. Иванов

(09.08.11)

Дорогой Виктор Васильевич,

справедливо поется в одной песенке: «У природы нет плохой погоды». Это хорошо сказано, утешительно и благочестиво, хотя на здоровье все же погода влияет иногда не совсем благоприятным образом. С душевным содроганием прочитал в Вашем письме о тропических температурах в Москве и подумал: «Вот, тут бы мне и конец пришел». В Италии, а теперь в Германии обратная картина: почти каждый день дожди, грозы и порывы ветров в разные стороны. Все это способствует простудам, кашлям и тому подобным проявлениям слабости человеческой природы. Тем не менее, несколько оправившись, поработал над письмом, нацарапанным перед отъездом в Италию. Посылаю Вам его сегодня. В нем идет речь о несимпатичном Вам Бёклине в сопровождении фавнов и кентавров. Собственно, дело не в Бёклине и Пане, а в попытке ответить на Ваш вопрос: почему в МС не упомянуты символисты второй половины XIX в., а заодно показать на конкретных примерах суть символизаций в духе метафизического синтетизма.

В своем последнем письме Вы затронули ряд важных проблем, которые занимают и мое сознание. Поскольку Вы на днях уезжаете в благословенную Италию, то не хочу в спешке комкать столь существенные темы. Подожду терпеливо Вашего возвращения. Да и сейчас посылаю бёклиновское письмо лишь для того, чтобы подать знак жизни.

Желаю Вам созерцательно отдохновительного пребывания в Равенне!