Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

«На полях рассказа, за который я принимаюсь, я намерен поведать лишь о самых заметных эпизодах моей жизни, насколько я способен постичь ее вне органического замысла, как раз в том самом измерении, где она предоставлена малым и большим случайностям, где, взбрыкивая против моего заурядного понимания, она вводит меня в запретный мир — мир неожиданных сближений, ошеломляющих совпадений, рефлексов, заглушающих умственные потуги, согласований, возникающих разом, как аккорды на фортепьяно, вспышек, которые заставляли бы меня прозреть и увидеть, насколько они стремительнее других». (Там же).

Каждый из вас, дорогие коллеги, знает сам, что здесь приведены основные мотивы понимания сюрреализма самими литераторами-сюрреалистами и образцы их литературного творчества, включая и тематику, за исключением, пожалуй, сексуально-эротической, но это всем известно. Главный мотив их, как собственно и их предшественников дадаистов, — это шокирование благопристойной публики своего времени самыми немыслимыми эскападами. В данном случае в сфере эстетической манифестарности и литературного творчества. Ни на что большее они не претендуют. Эту линию продолжает в своих литературных опусах и в своем артистическом поведении (фактически всей своей жизнью) и Сальвадор Дали. Однако в живописи, как я пытался показать во Втором письме, он пошел значительно дальше и глубже, как и другие крупные сюрреалисты, о которых я уже успел написать в этих письмах. Дух сюрреализма, которым пронизаны их лучшие произведения, — это значительно большее, чем просто щекотка нервов эстетствующей публики, что я и пытался передать в своих посланиях. Не знаю, насколько мне это удалось.

Между тем этот дух не был абсолютной находкой художников-сюрреалистов. Его истоки я — убежден, что не только я, — улавливаю и у немалого числа старых мастеров. Сами сюрреалисты признавали это, хотя я, пожалуй, не разделил бы сегодня их взглядов на их предысторию, по уже понятной вам причине. На уровне ratio они, как правило, еще не могли в полной мере понять и оценить то, что им удалось создать на практике.

В частности, если я не ошибаюсь, они видели одним из своих предшественников Босха. Возможно, это приписали им уже досужие искусствоведы — сейчас у меня нет под рукой точных данных. Во всяком случае, искусствоведы достаточно регулярно причисляют к ним Джузеппе Арчимбольдо и Франсиско Гойю. Относительно Гойи я пока воздержусь что-либо утверждать, здесь есть определенный резон, однако эта тема требует дополнительного исследования. Что же касается Босха и Арчимбольдо, то я могу точно сказать, что никакого духа сюрреализма у них не чувствую. Утверждения о них как о своего рода предшественниках касаются прежде всего формального момента. У них налицо (а у Арчимбольдо из этого и состоят лица его персонажей) прекрасно развитая фантазия и виртуозное владение столь почитаемым Вл. Вл. приемом «сочетания несочетаемого».

Арчимбольдо-талантливый кичевый фокусник XVI века. Не случайно сейчас он очень моден в пост-культуре и масскульте. Недавно по ТВ показывали какой-то фестиваль кича, где по принципу Арчимбольдо были вылеплены огромные скульптуры из искусственных и даже настоящих овощей. И это очень нравится современной молодежи. Прикольно! Они стоят в очередях, чтобы сделать рядом с этими поделками селфи.

С Босхом, конечно, сложнее. Нельзя не восхищаться его изощреннейшей фантазией и умением высокохудожественно воплотить свои образы в живописи. Он — великий и уникальный в своем роде мастер. Один, естественно, из моих любимых. Однако духа сюрреализма в его полотнах практически нет. Даже, казалось бы, там, где без него просто нельзя обойтись — в изображениях ада и рая, которые особенно любил создавать великий нидерландец XV — начала XVI в. Спрашивается, почему нет? И что тогда у него есть?

Не волнуйтесь, друзья, я не собираюсь углубляться здесь в творчество Босха, которого вы хорошо знаете и любите. Однако, созерцая его изображения потустороннего бытия, возможно, мне удастся поточнее сказать что-то о духе сюрреализма, опираясь на принцип «от противного». Особо изощренной фантазией отличаются изображения ада. Это, как вы знаете, традиционно так. И в византийском и древнерусском искусстве, и в живописи бесчисленных ренессансных мастеров в сценах Страшного Суда особое внимание живописцев привлекала именно правая сторона (от зрителя) изображения, где художники с большим удовольствием изображали самые немыслимые мучения грешников в аду. Я не буду задаваться здесь интересным вопросом: почему? Это особая тема, даже не столько искусствоведческая или философская, сколько психологическая и даже психиатрическая. Да, думаю, этим и занимались уже соответствующие специалисты. Несколько лет назад мне даже попалась и эстетическая книжка на близкую тему: К. Харт Ниббриг «Эстетика смерти».