Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

недавно вернулся из Мюнхена. Конечно, Вас трехпинакотечным городом не удивишь, но все же хотелось бы поделиться кое-какими впечатлениями от поездки, которые, возможно, представляли бы некоторый интерес для моих виртуальных собеседников. Прежде всего это вновь открытый Lenbachhaus и одна из выставок в PdM (их там сейчас несколько, включая любезные Вашему странническому сердцу марокканские ковры). Но писать буду не о коврах, а о сюрреализме или, точнее говоря, об одном из его малоизвестных вариантов. Вообще-то эпистолярных планов у меня много. Неплохо было бы продолжить разговор о каноне. Кое-какой материал у меня по этой теме в последнее время подобрался. Потом горю желанием написать Вам о выставке af Klint, кое в чем обогнавшей Кандинского, и не только его. Сейчас, однако, мне надо закончить одну большую статью, а в начале декабря собираюсь в Париж. И все же намерен нацарапать на бересте какой-нибудь эпистолярный текстик, буде к тому Ваше благоволение.

Есть и просьба: на следующей неделе Машин муж собирается в Москву. Не мог бы он забрать в издательстве несколько экземпляров нового «Триалога». Если это возможно, то по какому телефону ему следует позвонить и с кем говорить?

Еще просьба: Вы говорили, что первый том «Триалога» еще был где-то дипломирован. На каком сайте об этом можно прочитать?

С касталийскими пожеланиями удачных и замысловатых партий игры в бисер и самыми сердечными приветами Л. С. и Н. Б.

Всегда Ваш В. И.

К метафизике духовно-эстетического опыта

295. В. Бычков

(02–05.12.13)

Дорогие друзья,

какое-то время назад мы с Н. Б. провели несколько бесед под запись на тему события эстетического путешествия, которые когда-то будут расшифрованы и отправлены заинтересованным лицам. Выяснилось много интересного, связанного с этой темой. Однако остался непроговоренным один существенный ее момент, который уже давно возникает в моем сознании, особенно при путешествиях в горы, к ледяным вершинам Вечности. В Швейцарии прежде всего. Тогда неожиданно вспоминается вдруг Николай Рерих с его восточными путешествиями в поисках Шамбалы, его дневники об этих путешествиях и результаты этих духовно-эстетических путешествий — его полотна на гималайско-тибетские мотивы. Рериху на земле не удалось найти географический вход в мистическую страну Шамбалу, но она открылась ему в сознании, о чем свидетельствуют и его дневниковые записи, и, главное, его картины. Шамбала жила в нем и через него явилась и нам. И читая его, созерцая его восточные работы, хотя бы в его музее, что рядом с Институтом философии, мы погружаемся в эстетическое путешествие по Шамбале, по тем духовным мирам, на путь к которым нацелены все основные религии мира, все высокое Искусство, вся Культура.

Ведь путе-шествие, особенно неутилитарное, — это и есть шествие по Пути, который всегда ведет ввысь (ana-!) — анагогическое путешествие к духовным вершинам, неприступно сияющим своей ослепительной белизной на фоне пронзительной голубизны неба. Всякое эстетическое путешествие, если оно действительно эстетическое, ведет по этому Пути. Именно поэтому люди и стремятся сознательно или неосознанно (чаще) к этим путешествиям, редко сознавая конечную цель путешествия, но ощущая ее зов и наслаждаясь уже всеми ступенями этого пути, а затем и Пути. И все ступени прекрасны по-своему, и на каждой из них открывается тот или иной смысл всего путешествия. Эстетическое путешествие — это один из аспектов эстетического опыта, который, в моем понимании, сам является высшей формой духовного опыта. Это путешествие, говоря самыми общими словами, к прекрасному и возвышенному — к сущностным основаниям бытия человеческого.

Рерих в марте 1942 года, приведя в дневнике длинную цитату из Достоевского об искусстве и красоте, резюмирует: «Достоевский так сказал. Можно ли сейчас говорить о красоте, прекрасном? И можно и должно. Через все бури человечество пристанет к этому берегу. В грозе и молнии оно научится почитать прекрасное. Без красоты не построятся новые оплоты и твердыни. „Красота спасет мир“». Почему спрашивал: «Можно ли сейчас?» Потому что хорошо сознавал и видел мощную устрашающую поступь пост-культуры (об этом — тоже много в его дневниках и других текстах, понятно, что без употребления моего термина «пост-культура», но в близком смысле; он писал об Армагеддоне Культуры, о кризисе подлинной культуры, за спасение которой активно и деятельно ратовал на протяжении всей жизни, к счастью, не понимая, что спасти Культуру уже нельзя; только — памятники Культуры, увы, да и то не все; мы знаем теперь, сколько их было уничтожено уже после Рериха; после его Пакта). Поэтому спрашивал, поэтому обратился за поддержкой к Достоевскому, поэтому и сам давал постоянно утвердительные ответы на этот вопрос.