Трясина. Год Тысячный ч.1-2 (СИ)

Вдруг как-то ослабнув, он опустился на банкетку и обхватил голову руками.

- Это ничего, ничего. Сейчас станет хорошо, - пообещала Лилея.

Отступив на шаг, она принялась медленно расшнуровывать лиф платья. Ромеец быстро взглянул на неё и покачал головой.

- Шкура. Шлюха конторская. Подстилка, - проговорил он с расстановкой. Взгляд его блуждал.

Лилея замерла.

- Ты это о ком? - спросила она изменившимся голосом.

- О себе, Лилея. Я это. Шкура конторская. И все мы, - он тихонько застонал и начал раскачиваться, прижимая ладони к вискам. - Нельзя так делать, понимаешь? Нельзя. Не по-человечески это...

- Ах ты, красота моя, - промурлыкала Лилея. Взгляд её снова потеплел. - Брось, Йорхос. Можно. Всё на свете можно.

Она ослабила ремешки, и юбки "с обручами" упали ей под ноги. Лилея осталась в корсете, алых панталонах и кружевном пояске, к которому крепились шёлковые чулки на подвязках.

- Вэл ... - прошептала она, протянув к нему руки.

Он посмотрел на неё осоловелыми глазами и тут же перевёл взгляд на ящик Вещателя, висевший у него над головой.

- Слушай, заткни ты эту говориловку. По мозгам долбит, - сказал он с досадой.

- Он не выключается, - ответила Лилея.

Ромеец осклабился.

- Да ну?... - протянув руку к Вещателю, он ухватился за провод и с силой рванул. На пол посыпалась штукатурка. Вещатель заглох. - Делов-то.

- Вэл, меня за это оштрафуют, - сказала Лилея с мягким упрёком. - Мой квартальный доход. Или девочек конфискуют.

Он взглянул на неё, скривился.

- Ну что за народ, - процедил он сквозь зубы.

Йорхос рывком поднялся с банкетки, подошёл к столу и принялся выворачивать карманы пальто, швыряя на столешницу пригоршни монет и смятых купюр. Несколько медяков упали на пол и со звоном запрыгали по половицам.

- Вот тут...не помню сколько...посчитаешь... Во, народ. Вас вешать поведут, так вы и верёвку себе прикупите.

- А ваших что, не вешают разве? - с кротостью в голосе ответила Лилея.

Она опустилась на пол и стала собирать рассыпавшиеся монеты. Заметив на полу прямоугольный кусочек картона, она осторожно взяла его в руки. Это была цветная миниатюра-светопись, не слишком новая и уже немного выцветшая. Наверно, тоже выпала из кармана Йорхоса. Приблизив картонку к глазам, Лилея рассмотрела изображение молодой женщины, одетой в летнее светло-голубое платье, поверх которого была накинута белая прозрачная шаль с кружевом. Ромейка, сразу же определила Лилея, хоть и одета по северо-континентальной моде. Рядом с женщиной стоял ребёнок лет пяти - очевидно, её сын. В отличие от матери, мальчик был одет по ромейской традиции - в сапожках с загнутыми носами и длинной подпоясанной рубахе со скошенным воротом. Женщина на карточке улыбалась. Мальчик смотрел сосредоточенно и очень серьёзно.

- Это она? - спросила Лилея, всматриваясь в светопись.

- Дай сюда! - с неожиданной яростью выкрикнул ромеец и вырвал карточку из её рук.

- Да пожалуйста, - проворчала Лилея. - Что мне, жалко, что ли?..

Собрав разбросанные деньги, она поднялась с пола и уселась на краешек кровати, слегка раздвинув колени.

- А она красивая, - задумчиво проговорила Лилея .

- Что, нравится? - спросил он отрывисто. - Ксения, да. И Дариус. Десять лет, Лилея. Двенадцать, то есть. А, всё равно. Думал, уже не осталось ничего. А они всё предусмотрели. Подготовили заранее. И карточку эту. Бросили на стол. Смотри, говорят. Ты их помнишь? Помнишь? Или уже забыл? Их уже нет, они сказали. А она живёт. Тварь, которая сожрала твою жизнь. И белёсый этот, животное, тоже. Он живёт, а их уже нет...

Внезапно лицо его исказилось, он затрясся и завыл, как подстреленный зверь. Лилея закатила глаза. Ну всё, началось. Простонав: 'Душно у вас тут... Чад... Дышать нечем...', он закрыл лицо руками и двинулся к окну, пошатываясь и натыкаясь на мебель. Приблизившись к подоконнику, он резко отдёрнул штору и с силой рванул оконную ручку - задвижки затрещали, но не поддались. Сидя на кровати, Лилея мрачно наблюдала за его манёврами.

- Вэл, может, воды принести? - спросила она.