Читаем Тридцать дней войны полностью

УАЗ вздымал колесами буруны не меньше, чем катера на море, откуда я только что возвратился. Висячий мост близ Бендона, называемый «Зиа фу», вопреки нашим слабым надеждам, оказался обрушенным. Вьетнамская пехота перешла реку по грудь в воде, артиллерию протащили по понтонному мосту, который, едва прошли войска, разобрали. Предстояли новые переправы через бурные реки. А пока приходилось на полных оборотах двигателя гнать машину на второй скорости по каменистому дну вдоль берега в поисках пологого ската, чтобы выбраться наверх. Вода плескалась на полу под ногами, заливала ботинки.

Все-таки мы завязли в липкой глине северо-восточного берега какого-то притока реки Красной. Колеса зарывались в грунт, и машина угрожающе сползала назад к воде. Нас заметили с другого УАЗа, обмотанного замызганными повядшими ветками. В ней ехал знакомый оператор ханойского телевидения Ле Фук Нгуен, усталый, с рукой на перевязи, исхудавший и загоревший до черноты.

— Наступаем! — крикнул он сверху, пока водители сцепляли тросом его и нашу машины.

Расстелили на траве карту, и Нгуен показал, где, по его наблюдениям, следует остерегаться оставленных китайцами минных ловушек. Он водил сбитым в кровь пальцем, заклеенным пластырем, по карте, от которой почему-то сильно пахло «тигровой мазью», называл населенные пункты, направления наступления вьетнамских частей, а я все никак не мог отделаться от какого-то странного ощущения. И вдруг понял: кругом было тихо. Журчала вода внизу. Ветер гнал набухавшие дождем облака и сваливал их куда-то за реку, в направлении города Фолу. Я отвлекся от карты, слушал непривычную тишину. Действительно, здесь больше не стреляли.

Нгуен перестал говорить. Да, кажется, наступает конец боям. Мы оба улыбнулись.

— Ну, вот вам сводка по провинции Као-банг, — сказал Нгуен. — Что происходит здесь, в Хоангльеншоне, я рассказал, да и сами посмотрите. А я поехал в Ханой, пока материал мой «не прокис».

Про Каобанг в сводке сообщалось, что как город этот великолепный провинциальный центр фактически перестал существовать. В переводе Каобанг — название, которое еще иногда произносят и «Каобинь» — означает «царящий мир». По берегам двух сходящихся в нем рек Хьен и Банг лежали пепелища. Мосты китайцы разрушили. На месте провинциального госпиталя — руины. Взорвано двухэтажное здание детского сада, от школы-семилетки остались искореженные металлоконструкции. Буддистский храм, католическая церковь, механический завод и холодильный комбинат — все было уничтожено. Вывезено оборудование автомастерских. Вытравлены и вытоптаны танками и пехотой агрессоров сотни гектаров знаменитых табачных плантаций, сожжены сигаретные фабрики.

«Немногие спасшиеся чудом жители, — писалось в сводке, — рассказывают, что вслед за танками китайские солдаты ворвались в город на грузовиках и вывезли все, что только можно было стронуть с места: мебель, одежду, домашнюю утварь и даже кафель с полов. Отступая, они разрушили и сожгли все городское хозяйство, так что у местных жителей осталось лишь то, что было на них надето. 82-летний старик и 75-летняя старушка, прятавшиеся в подвале дома номер 245 на улице Фоку, рассказали, что китайцы взломали дверь и, ворвавшись в дом, вытащили велосипед, радиоприемник, будильник и всю одежду. Мародеры прихватили даже банку недоеденного сала.

Людей, не успевших эвакуироваться, зверски убили. Китайцы уничтожали коров, свиней, кур. Отбросы валяются повсюду. Перед уходом враг заминировал все дороги и проходы, ворота и двери домов…»

И так далее, страница за страницей.

Вскоре мы все увидели собственными глазами.

Поскольку не было ясно, освобожден ли от врага Лаокай, мы с переводчиком Фам Ку-анг Винем приняли решение двигаться к Фолу, городку с 5 тысячами жителей, расположенному на шоссе номер 7, а оттуда, переправившись через Красную, попытаться, если не напрямую, то по боковым проселкам, как можно ближе выйти к двигавшемуся на север фронту.

Прибыв в Фолу, вначале я даже не сообразил, что мы уже в этом городке, находящемся в 34 километрах от границы. Города не было. Я вышел из машины на бывшей центральной улице, затянутой черной гарью. Несколько ополченцев тянули по рельсам железной дороги, пересекающей Фолу, вагонетку с лежавшими на ней грудой китайскими обезвреженными минами. Рельсы на многие километры были иззубрены взрывами динамитных зарядов.

На набережной реки Красной наши шаги гулко отдавались на булыжной мостовой, вокруг которой тоже ничего не было, если не считать гор щебня и пепла. Уцелели голубятня на задворках да ворота с надписью «Объединение по производству электромеханических приборов». Вот и все, что осталось от оживленного городка, стоящего на пересечении шоссейных, речных и железнодорожных путей. Уничтожено было все: административные здания, библиотека — истерзанные книги валялись по всему кварталу, жилые строения. Словно издеваясь, оккупанты оставили нетронутыми легкие хижины из бамбуковой дранки, мазанки, стоящие неподалеку от паромной переправы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Заберу тебя себе
Заберу тебя себе

— Раздевайся. Хочу посмотреть, как ты это делаешь для меня, — произносит полушепотом. Таким чарующим, что отказать мужчине просто невозможно.И я не отказываю, хотя, честно говоря, надеялась, что мой избранник всё сделает сам. Но увы. Он будто поставил себе цель — максимально усложнить мне и без того непростую ночь.Мы с ним из разных миров. Видим друг друга в первый и последний раз в жизни. Я для него просто девушка на ночь. Он для меня — единственное спасение от мерзких планов моего отца на моё будущее.Так я думала, когда покидала ночной клуб с незнакомцем. Однако я и представить не могла, что после всего одной ночи он украдёт моё сердце и заберёт меня себе.Вторая книга — «Подчиню тебя себе» — в работе.

Дарья Белова , Инна Разина , Мэри Влад , Олли Серж , Тори Майрон

Современные любовные романы / Эротическая литература / Проза / Современная проза / Романы
Навеки твой
Навеки твой

Обвенчаться в Шотландии много легче, чем в Англии, – вот почему этот гористый край стал истинным раем для бежавших влюбленных.Чтобы спасти подругу детства Венецию Оугилви от поспешного брака с явным охотником за приданым, Грегор Маклейн несется в далекое Нагорье.Венеция совсем не рада его вмешательству. Она просто в бешенстве. Однако не зря говорят, что от ненависти до любви – один шаг.Когда снежная буря заточает Грегора и Венецию в крошечной сельской гостинице, оба они понимают: воспоминание о детской дружбе – всего лишь прикрытие для взрослой страсти. Страсти, которая, не позволит им отказаться друг от друга…

Барбара Мецгер , Дмитрий Дубов , Карен Хокинс , Элизабет Чэндлер , Юлия Александровна Лавряшина

Исторические любовные романы / Любовное фэнтези, любовно-фантастические романы / Проза / Проза прочее / Современная проза / Романы