Тридцать дней войны

На крутом склоне, у развалин фармацевтической фабрики, километрах в четырех от границы, мы встретили необычный обоз. Впрягшись в связанное лыком ярмо по трое-четверо, пожилые мужчины и женщины тянули телеги, на которых, сбившись в кучки, сидели притихшие детишки. Помогли им подтолкнуть повозки наверх. Отирая пот, сморщенный старичок, оборванный и босой, поблагодарил нас от имени всех.

— Я — Фам Ван Бак, — сказал он.— Член кооперативного предприятия по пошиву готовой одежды, портной. Получаю пенсию как раненый ветеран войны — участник первого, антифранцузского сопротивления. В семье моей семь человек. Мы жили в поселке Коит-хань общины Куангкием. Агрессоры, застав нас врасплох, угнали на китайскую территорию. Возвращаемся впятером, двух старших сыновей — восемнадцатилетнего Хая и двадцатилетнего Хунга — китайцы все еще задерживают…

— Зачем?

— Не знаю…

(Узнали через несколько дней. Китайцы заранее бросали в тюрьмы побольше молодых вьетнамцев, чтобы обменять их на попавших в плен своих. Молодежи им, правда, так и не хватило. Возвращали под видом пленных даже 70-летних стариков. Но об этом — позже.)

В те часы поступали противоречивые сведения о положении в Лаокае, куда мы хотели попасть. Гражданские власти сообщили, что уход китайцев из этого города начался во второй половине дня 13 марта. Ополченцы, отходившие в тыл на отдых, говорили, что в город они вступили 11 марта. Но шло уже 14-е, а о возможности въехать в город пока не было речи.

Позже выяснилось, что противоречий в этих информациях не содержалось. Вьетнамские передовые подразделения действительно проникли в некоторые кварталы Лаокая 11 марта. Им поставили задачу любыми способами срывать работу китайских подрывников, замечать, где ставятся ловушки и закладывается взрывчатка, а также по возможности уничтожать бандитов. Имелись сведения, что китайское командование в общем плане намечало эвакуацию своих сил из Лаокая на 17—18 марта. Начальник пограничного поста номер 2 лейтенант Хуанг Тэ и его бойцы, шедшие буквально по пятам за китайцами, доложили во второй половине дня 14 марта о том, что они вышли к взорванному мосту Коклиеу через реку Красную у места ее слияния с рекой Намти. На другой стороне, в заречье, зажатом между Красной и Намти, начинался Китай.

Я шел к границе вместе с бойцами лейтенанта Хуанг Тэ — солдатами первого класса Нгуен Тхе Лыонгом и By Куанг Лонгом.

Автоматчики, сидевшие в мелких окопчиках, готовились в любую минуту прикрыть огнем продвигавшихся к открытому берегу пограничников. Разведчики из ополченцев перекликались на смеси вьетнамского языка и юньнаньского диалекта.

Лаокай… Тот, кто в нем бывал, не мог не полюбить этот город и его жителей.

И вот теперь, ставший фронтовым, Лаокай лежал передо мной в руинах, над которыми струились дымы догоравших пожарищ. На улице Караванов, примыкающей к Коклиеу, по которой мы пробирались, торчком стояла сорванная с петель дверь, прислоненная к дереву с чадившей кроной. На ней жирно выведенными иероглифами значилось: «Проход запрещен! Стой!»

Двое пограничников и мы вместе с ними двигались вперед. Вот поднялись в рост. Подошли к обрушенному мосту. Никто не стрелял…

Мао Цзэдун когда-то написал: «Воюйте себе по-вашему, а мы будем воевать по-нашему. Есть возможность выиграть — деремся, нет — уходим».

Я посмотрел в бинокль на китайскую, крутую сторону реки. По гребню холма тянулся глухой забор, какие-то огороды, за которыми просматривались долговременные огневые точки, низко сидевшие в земле казармы, шесты с растянутыми проводами. Никакого движения. Что еще замышляли там? К каким новым авантюрам готовились?

…Из Лаокая мы направились в Шапа. Едем мимо пятиэтажных зданий, внешним видом напоминавших раздавленные картонные коробки. Было заметно, как танки шли напрямик через поселок, сокрушая хрупкие строения, давя палисады, сараи и алтари предков, перепахивая крохотные огородики. Каждые полкилометра нас останавливали патрули. Разговор заканчивался всегда одним и тем же: «Мины… мины… ловушки… диверсанты».

Я не узнал Шапа… Мы въехали не в город, а в дымившиеся груды мусора и обломков. Гордость края — сливовые и персиковые сады будто залиты нефтью и подожжены. Обугленные деревья торчали из пепла, в который превратилась трава. Памятник павшим героям антифранцузского и антиамериканского сопротивлений, стоявший у въезда в городок, разметало взрывом. Сгорели рынок и красивое здание книжного магазина, средняя школа — там еще тлели оставшиеся от парт головешки. Разбитые и загаженные солдатней стояли на живописных склонах виллы, обычно сдававшиеся вьетнамским «Интуристом» семьям иностранцев. Саперы возились у дверей уцелевших домов, обезвреживая приспособленные под ловушки артиллерийские снаряды. Агрессоры полностью разграбили геофизическую лабораторию, одну из лучших в республике.