Тридцать один. Огневик

Хранитель снова хмыкнул, а Евлампий, к моему удивлению, спорить не стал. В отличие от бывшей защитницы.

– Ты такой смелый и решительный, не узнаю того смущенного парня, которого встретила в чистилище, – заметила она. – Только как ты поможешь своей ненаглядной, если умрешь?

– Не боюсь смерти, – резко бросил я, но спина похолодела.

– Похвально, даже очень, – одобрительно проговорила Оксана. – В наше время самопожертвование такая редкость. Маги предпочитают отдавать себя за деньги, а не просто так.

– За даром, только орки воюют, – проворчал Оливье. – Помнишь, мы на одной цепи. Околеешь, нам тоже достанется.

– Не могу не согласиться, – не выдержал Евлампий.

А я вглядывался в приближающийся остров, делая вид, что не слышу их обвинений. Голая скала торчащая из моря. Если захочу, перебегу от края до края за две минуты. Спрятаться абсолютно негде. Куда же подевались пять поборников и их пленница? Стали невидимыми?

– Это точно Перевёрнутый маяк? – проговорил я вслух.

– Он самый, – подтвердил Оливье. – Вражины наши затаились. Не упускай из виду, что поборники сильные колдуны. Ты же не думал, что они выстроятся на берегу с поднятыми руками и сдадутся?

– Не знаю, – проворчал я. – Наверное, хотел увидеть их корабль или…

Договорить я не успел, на вершине крутой скалы неожиданно появился бородатый чародей в рваных обносках. Посмотрев в нашу сторону, он взмахнул рукой над седыми лохмами и так же неожиданно исчез.

– Вот тебе и доказательство, – сказал хранитель. – Твою магичку наверняка держат в маяке. Не будь слишком самоуверенным, пусть гремлин при малейшей опасности тащит тебя обратно на шхуну. В конце концов, для боя с поборниками есть архивариус.

Я вздохнул.

– У нас все получится, – как всегда в самый подходящий момент, уверенно объявил Евлампий. – Только надо позаботиться о твоей безопасности.

– Мертвый ты ей ничем не поможешь, – встряла Оксана.

– Хорошо, – выдавил я сквозь сжатые зубы и добавил громче. – Капитон! Если будет угроза жизни, верни меня на шхуну.

– Так точно, капитан.

Бывшая защитница выдала одну из своих восхитительных улыбок и поцеловала меня в щеку.

– Умница. Пустая храбрость ничего не стоит.

– Ты же сама только что говорила…

– Что самопожертвование редкость. Про то, что это умно, я ничего не говорила.

Я с шумом втянул воздух.

Остров приблизился настолько, что протяни руку – и дотронешься до истертых ветром и морской водой камней.

– Пора, – сказала Оксана.

– Приготовиться! – в тон ей возвестил гремлин. – Отправляю!

Я еще ничего не успел сообразить, а капитанский мостик ушел из-под ног. Меня перевернуло кверху тормашками, в глазах все померкло, но испугаться я не успел. Ноги ударились о каменную тропу, и поднявшая меня в воздух сила растворилась.

– Прибыли, – потирая руки, сообщил Оливье.

Редкие волосенки на его голове и шее вздыбились, но глаза горели от азарта.

– Иди осторожно. Будь начеку, – прошептал голем.

Я осмотрелся. У причала, гордо возвышаясь над хлипкими мостками, застыло пятно черной шхуны, но в зябкой полутьме не получалось разглядеть даже парусов. Где-то там, на капитанском мостике, стояла Оксана, но сквозь сумрак проступал лишь едва светящийся воздушный кристалл на мачте. Мой же путь лежал в другую сторону. Тропинка, извиваясь, карабкалась на вершину скалы, раздваиваясь у острого валуна. Серый песок тоскливо хрустел под ногами, скрипучим эхом разлетаясь над островом. На голых камнях не прижилась ни одна травинка. Поникшие, застывшие облака никогда не беспокоили птицы. Даже своенравное море бесшумно накатывало на камни, опасаясь разбудить дремавшую в скалах жуть.

– Что там? – еле слышно прошептал я.

– Направо сторожка смотрителя, а дальше – маяк, – так же тихо ответил хранитель и звонко гаркнул. – Выбирай! – разразившись лающим смехом.

Всматриваясь в густую пелену, я опасливо переступал через камни и выбоины, подбираясь к развилке. Вздрагивая и пригибаясь от каждого шороха.

– Ты б еще ползком пополз, – предложил Оливье.

Я остановился у острого валуна. Остров затаился, как приготовившийся к прыжку зверь. Мне даже показалось, что из низких развалин справа, вместе с клубами жидкого пара, прорывается утробное рычание. От него дрожали серые песчинки, скатывались с темного обглоданного фундамента и осыпались на потрескавшиеся ступени крыльца. Тряслась и корчилась, как заблудшая душа чернокнижника, полупрозрачная дверь.

– В неё можно войти, – сглотнул я.

– Я же тебе рассказывал, – удивился Евлампий.

– Не верил, пока не увидел, – еле выдавил я.

– Идём! – вмешался хранитель. – Нам выше.

Оторвав взгляд от провалившегося дома, я прокрался по тропе десяток шагов, пока не вздрогнул от злобного возгласа:

– Замри, собачонка!

Я заморгал. На вершине скалы, в проёме развалившейся стены, мерцала полупрозрачная дверь. За дрожащим маревом появлялась и исчезала взлохмаченная седая голова.

– Мы и не верили, что ты приползёшь, псина! Хотели посадить на цепь твою девку, но теперь она подождет, сначала тебе будку справим.

– Ну-ну давайте! – крикнул я, и сам испугался произнесенных слов.

– Продолжай, штормобрёх, – обрадовался Оливье. – Обзови их как-нибудь!