Тридцать седьмое полнолуние

Старик сел, тяжело навалившись на дерево. Бледное лицо его блестело от испарины.

– А ты не знаешь? Ты пришел его убивать – и не знаешь?

– Молчать! – приказал Георг.

– Нет, пусть говорит. Я могу хоть раз услышать правду?!

Мирский потер грудь под пиджаком.

– Искусство л-рея – понять, скольких он может спасти. Разные комбинации проклятий, разные стадии инициации… Матвей всегда берет по верхнему пределу. И платит за это.

Дёмин лежал неподвижно, только пальцы сминали траву. Потянуло сырым холодным ветром – так пахнет замерзающая река и мокрые доски, уже схваченные ледком.

– Да стреляй же, черт тебя побери! – крикнул Георг. – Ну!

Ник вздрогнул и действительно едва не выстрелил. Даже ощутил, каждым нервом: сдвинулась на сотую часть миллиметра спусковая тяга.

Л-рей замычал, вгрызаясь в палку. Уперся затылком в спальный мешок. Еще немного – и выгнется дугой, как прошлой ночью.

– Он должен быть связан? – спросил Ник у Мирского.

Под тяжестью пистолета начала подрагивать вытянутая рука.

– Нет. Матвей свое уже отработал. Это просто… месть.

Дёмин заскреб пятками, сбивая жесткую ткань. Голову он бросал со щеки на щеку, и палка, зажатая в зубах, втыкалась в землю.

Георг положил руку Нику между лопаток. Ладонь была горячей в стылом воздухе.

– Смотри. Разве это – жизнь? Пытка, агония длиною в несколько лет. Постоянная, из месяца в месяц, пока не закончится в морге или в психушке. Думаешь, ему понравится в клинике? Мне кажется, не больше, чем тебе.

– Не слушай его! – крикнул Юджин.

– Милосерднее прекратить мучения разом.

Тело Дёмина перекрутилось: голова в одну сторону, ноги закинуты в другую. Потянулась изо рта красная нитка слюны.

– Стреляй!

Палец сводило на спусковом крючке.

– Ник, слушай меня. Ты должен. На счет три. Раз. Два.

Толкнуло отдачей.

В нескольких сантиметрах от спальника плюнуло черной землей – Ник все-таки успел дернуть стволом.

Сдавило горло. Так, что потемнело в глазах.

…лежал на мокрых досках, неловко откинув руку. Сеяла морось, от которой пахло снегом, и небо было стылым, с тусклым маленьким солнцем. Пальцы касались холодной воды. Вода двигалась, ударяясь в доски.

Ник сел, оглядываясь. Он был на плоту, застрявшем на отмели. Река знакомая: широкая, неторопливая, с обрывистым дальним берегом, похожим на слоеный пирог из земли и глины. Берег, на который выбросило плот, поднимался полого; выше по склону виднелся березовый лес, тронутый изморозью. Местами между деревьями лежал снег. Ник поежился. Хорошо, что поверх футболки на нем оказалась камуфляжная куртка. Сунул озябшие руки в карманы. В правом пальцы наткнулись на железо. Пистолет. Не «АПСК», что приготовил Георг, а привычный «ТР-26». Заряженный.

Проверив, Ник снова вогнал магазин в рукоять. Хотел было сунуть пистолет обратно, но замер, напряженно прислушиваясь. Шумела река. Слабый ветер шевелился в березовых ветках. Ни шагов, ни чужого дыхания. Но от чьего-то взгляда холодело между лопатками. Ник резко обернулся.

Мужчина в черной куртке стоял в трех метрах от плота. На влажном песке за его спиной не отпечаталось ни единого следа.

Ник спрятал бесполезный пистолет и спрыгнул на берег.

– Здравствуйте. Это же вы были позавчера? Вы приходили ко мне, а не к Дёмину.

Лицо у Пса дрогнуло, каждая мышца в отдельности, точно вспоминая, как это – двигаться. Шевельнулись губы. Сначала беззвучно, но со второй попытки получилось:

– Да.

Ник всмотрелся, не веря. После того как Пес заговорил, его лицо уже не казалось маской. И глаза – они были живые. Знакомые.

– Это… вы?

Знакомые по фотографиям, по обрывкам воспоминаний.

– Вы – Родислав Яров?!

Пес качнул головой. Речь давалась ему с трудом:

– Нет. Был им. Сейчас… долг. – Он проталкивал слова через напряженное горло. – Хранить л-рея. Возможность изменить.

– Что изменить?

– Систему. Привычку. Стабильность.

– Вы говорите как Георг, – с горечью заметил Ник.

– Да. Нет. – Пес заволновался. – Разные цели. Разные методы. Ты один. На две стороны.

– Я не понимаю!

Пес мучился, у него вздулись от напряжения вены на висках.

– Только ты. Можешь. Иди туда. – Он показал на лес, побитый изморозью.

– Подождите! А мой отец? Он тоже здесь?

– Нет. Своя судьба.

Пес – дядя Родислав? – протянул руку. Пальцы замерли в нескольких сантиметрах от камуфляжной куртки.

– Верю в тебя. Шанс на милосердие. Измени.

– Что я должен сделать?! Ну хоть вы можете сказать?

– Нет. Твой выбор. Торопись.

Воздух скомкался, точно смялся рисунок. А когда расправился, Пса не было.

– Дядя Родислав! – крикнул Ник.

Пусто на берегу. Под стылым ветром пригнулись березы, и река пошла рябью.

Ник прикоснулся к «ТР-26», нащупал предохранитель. «Спокойно!» – приказал сам себе.

Он знал, что можно возвратиться – достаточно столкнуть плот с отмели и запрыгнуть на него. Но вместо этого повернулся спиной к реке и пошел в сторону леса.

С каждым шагом становилось все холоднее, зато прекратилась морось. Вскоре с выстуженного неба посыпались белые хлопья. Когда Ник добрался до деревьев, кругом лежали сугробы. Ноги утопали в них по щиколотку, и джинсы промокли.