Тридцать седьмое полнолуние

Вылезли, выхлестнув из-под днища землю с травой, и снова надсадно взревел мотор. Машина вползала по склону. Показалось, сейчас опрокинутся, но нет, перевалили через бровку.

Теперь под колесами хрустел гравий, и Матвей прибавил скорость.

Мелькнула, осветившись, дорожная табличка.

– Скоро должна быть развилка, – предупредил Ник.

Справа темно – лес. Слева – крутой спуск, бугристое поле.

– Шоссе! – крикнул Ник.

В поворот Матвей вписался юзом, едва не закрутило. Ник уперся рукой в приборную панель. Только бы никого не вынесло на встречку. Подумал – и точно по затылку ударило: какой же он дурак!

– Нужно вернуться. Разворачивайся, тут недалеко.

– Охренел?!

– Там машина, а в ней рация! Георг пойдет к ней! Думаешь, это самодеятельность? Мы вдвоем по лесу бегали? Разворачивайся!

– Отвали! Не успеет!

Матвей вдавил педаль, наращивая скорость.

– Зря, – сказал Ник.

Ну что же – значит, судьба.

Он достал из кармана пистолет.

– Если перекроют дорогу, тормози. Я выскочу, ты сразу назад.

Матвей коротко глянул на него.

– Сдурел?

– Нет. Я же не собираюсь стрелять на поражение.

– Пусть только попробуют остановить!

– А если? Это ты вне закона, это твои Псы! А что будет с ними? – Ник мотнул головой, показав на заднее сиденье. – Как думаешь, быстро Юджина отвезут в больницу? Нужен он им? А Таню просто спровоцируют, и все.

– Твоя Таня… – мрачно проговорил л-рей, но не закончил.

– Да. Поэтому ты ее вытащишь. Понял?

Матвей промолчал.

Метнулся из темноты мост, точно выстрелил над шоссе. Вспыхнули в свете фар бетонные опоры. Разрезало ночь на лоскуты теней.

– Ты понял? – с нажимом повторил Ник.

– Да! Если получится. А давай лучше я выскочу? Меня не убьют.

– Меня тоже. И потом, я не умею водить машину.

Мелькали столбы, соединенные проводами. Слева – тени, вырванные из темноты там, под мостом. Чудились в их движении силуэты всадников, но стоило повернуться, и тени исчезали.

– Чтоб тебя! – Матвей выругался, сбрасывая скорость.

Переезд был закрыт, под металлический стук метался красный огонек семафора. Шлагбаум вряд ли бы задержал л-рея, но уже надвигался поезд, тяжелая громада с ярким фонарем локомотива.

Машина остановилась, задев красно-белую стрелу.

– Как он? – спросил Матвей, не поворачиваясь.

– Нормально. Держу, – негромко ответила Таня.

Л-рей сжал кулаки, положил на руль и опустил на них голову.

Ник смотрел на красные огни. Они загорались поочередно, то левый, то правый, попадая в рубленый такт звукового сигнала. Неприятно заломило в затылке.

Поезд приближался, в машине уже ощущалась вибрация. Громыхание колес соперничало с металлическим стуком семафора. Промчался локомотив, и замелькали вагоны, разделенные просветами. От них рябило в глазах. Вспыхивали красные огни. Ник опустил веки.

Тихо, только плеск и шуршание, с таким волны накатывают на песок.

Открыл глаза.

…Яркое солнце рябило на поверхности реки. Течением захлестывало выброшенный на отмель плот, норовило утащить. Таня в голубом купальнике сидела на дальнем краю плота, опустив ноги в воду. Капельки сверкали на загорелой коже. Запрокинув голову, она разглядывала противоположный берег, высокий, с чередующимися слоями земли и глины, с черными точками ласточкиных гнезд.

Ник провел ладонью по теплому песку. Разгар лета, время к полудню – тени короткие.

Камуфляжная куртка лежала рядом. Ник сунул руку в карман. «ТР-26» на месте. Хотел проверить, заряжен ли, но посмотрел на безмятежную Таню и доставать пистолет не стал.

Сейчас ничего плохого случиться не могло. Ни здесь, ни там, где громыхали на стыках рельсов колеса.

Подошел Матвей, сел и тоже потрогал песок. Запястья у л-рея были забинтованы.

Обернувшись, Таня махнула рукой:

– Поплыли на тот берег?

– Неохота, – ответил Матвей.

– Лентяи, – с удовлетворением поставила диагноз Таня. Снова запрокинула лицо к солнцу.

Ник все-таки подтянул куртку поближе, еще раз проверив в кармане пистолет. Спросил:

– Почему ты не сдал меня УРКу?

– А зачем? – откликнулся Матвей. – Ну, промыли бы тебе мозги. Стал бы ты овощем. Ничего бы не понимал. И что дальше?

– Для твоей ненависти этого мало, – согласился Ник.

– Конечно. Я хотел, чтобы ты все чувствовал.

Таня собирала волосы в узел на затылке. Пушистые пряди выскальзывали, не помещались в горсти. Смотреть на нее было приятно.

– Матвей, – позвал Ник, – а ты бы хотел остаться тут? Навсегда. Только летняя сторона, и никакой зимы.

Л-рей пожал плечами.

– Какая разница? Я все равно не могу.

– Почему? Со мной – можешь.

Матвей ругнулся.

– Ну ты и… сволочь, Яров.

– Моя фамилия Гориславский, – поправил Ник. – Никита Гориславский.

– Врешь. Я же читал досье, забыл?

– Долго объяснять. Так остался бы?

Матвей потер забинтованную руку. Поморщился – то ли болело запястье, то ли сложно было ответить.

– И что бы я тут делал? Что я могу?

«А я?» – подумал Ник. Что ему делать, если всю жизнь – ту, которую помнил, – его готовили к одному: убить л-рея.

– Нет, я выбрал. Сам, – сказал Матвей. – Теперь – сам. Не Псы. Никто другой. Я сам так решил. Знаешь, какой это кайф?

– Догадываюсь, – пробормотал Ник. И как это трудно, он тоже знал.