Тридцать тактов в стиле блюз

      Звоночек на входной двери оповестил о моем очередном визите. Зная, что даже удесятеренная дружелюбность и самая широкая улыбка не способны повлиять на манеру приветствия антиквара, я скользнул по нему взглядом, слегка кивнул и не спеша устремился вглубь небольшого зала.

      Я остановился возле пузатого серебряного кофейника, заносчиво вытянувшего изогнутый нос вверх, словно он пытался за напыщенностью и начищенностью скрыть одиночество и тоску по семье-сервизу, некогда насчитывавшую не менее двенадцати персон, каждую из которых жаловала своим вниманием титулованная особа.

      Мне захотелось сбить спесь с этой вещицы, показать другую жизнь и я сосредоточенно осматривал кофейник, вертел его в руках, намереваясь купить, пока боковым зрением не уловил, что рядом со мной стоит мистер Джанксаллен.

      На мой растерянный и удивленный взгляд он ответил испуганным и тревожным метанием глаз, а потом, спрятав их за приспущенными веками, сказал:

– Вам записка.

– Мне?! – вскрикнул я фальцетом, да так громко, что в этом тихом царстве неодушевленности каждый "житель" выразил немое негодование. – С чего вы взяли, что мне?! Вы же понятия не имеете как меня зовут.

– Мне это и не нужно,– прошелестел полушепотом мистер Джанксаллен. – Просили передать моему самому частому посетителю. У меня их не так много, точнее вы единственный, кто приходит в мою лавку с завидной регулярностью.

      Я был ошеломлен и не решался взять записку из рук антиквара, совершившего ради этого невероятное усилие, разразившись такой длинной тирадой.

      Послание было написано на розовой бумаге для заметок, сложенной вчетверо. Джанксаллен держал этот крошечный сверток тремя пальцами, за самый краешек, будто боялся испачкаться. Он терпеливо ждал пока я наберусь смелости принять из его рук записку. Я нехотя потянул за свободный краешек и положил ее в карман, решив, что прочитаю в машине, а не под пристальным взглядом хозяина лавки.

– Упакуйте, пожалуйста, этот кофейник, – попросил я мистера Джанксаллена.

      Он проделал все молча и быстро. Холодно произнес "спасибо" и перестал обращать на меня внимание, однако мне показалось, что с его лица сошла привычная "пленка" и проступил легкий румянец – признак жизни, надежно скрываемый за непроницаемой стеной чопорности.

      Я не спешил уходить, как бы ему этого не хотелось, а стал расспрашивать, как выглядел тот, кто передал записку.

– Я не знаю. Ее взяла моя жена. Признаться, я бы не стал, но…

– Жена?! – перебил  я, не сумев скрыть удивления, но спохватившись добавил: – Можно с ней поговорить?

– Она ушла. Будет вечером.

– Тогда я заеду к вам вечером.

      Вместо ответа антиквар пожал плечами, мол: "Воля ваша".

      Я поспешил к машине. Не терпелось прочитать записку.

"Щеглом заливалась синица: – По перьям не судят, кто певчая птица!" -

читал я в пятый раз и все больше раздражался. Потом не выдержал, выругался вслух и сунул эту абракадабру в карман, решив отложить шарады и детективные истории, хотя бы, до обеда. Пора было ехать в офис.

V

      Я немного устал от остросюжетности и потому, был рад войти в свой маленький, светлый кабинет, в котором все было знакомо, привычно, надежно.

       С удовольствием и облегчением я опустился в кресло, включил компьютер и приготовился скользить по удобной, накатанной плоскости графиков, отчетов, планов, где уже за столько лет работы не встречал серьезных помех и чувствовал себя очень комфортно, но, видимо как раз поэтому, мой мозг, уловив неполную занятость, принялся подбрасывать работенку посложнее, возвращая мысли к загадочным событиям.

– Джадди, привет! – услышал я за дверью кабинета и, тут же, в нее вошла моя коллега Тэйт.

Она правда требовала, чтобы сотрудники звали ее Тэйя (так ей больше нравилось), но заслуженная репутация и вполне проверенные слухи помешали коллективу относиться к ней серьезно и выполнить, казалось бы, столь скромную просьбу.По несуществующему сговору, все намеренно продолжали  твердо произносить ее имя, за спиной смягчая его до "Фэя".

      Я частенько ловил на языке это заглазное имя, готовое сорваться, когда мне нужно было обратиться к ней и пока заменял его официальным, возникало что-то среднее между придыханием и заиканием.

      Фэя, в силу наклонностей, воспринимала это, как застенчивость, робость и зажатость, из-за длительного отсутствия секса, а потому, при каждом удобном случае старалась меня "подбодрить", откровенно кокетничая, давая понять, что обиняки ни к чему и она вовсе не против.

Вот и теперь она прошла в кабинет, не дожидаясь приглашения и облокотилась на противоположный край стола так, чтобы улучшить ракурс глубокого декольте.

– Что делаешь в выходные? – спросила она.

      Сам не знаю зачем, но я решил подзадорить ее и ответил, что буду кататься с друзьями на яхте. Фэя напряженно улыбнулась хищным, осторожным оскалом, выражая одновременно страстное желание заполучить добычу и опасение получить отказ. Ее межбровье запульсировало планом действий. Наконец, она произнесла, надувая губы:

– Найдется место для одинокой, безнадежно влюбленной женщины?