Тридцать три несчастья. Том 4. Занавес опускается

– Так весь день можно пререкаться, – прорычал негодяй. – Говорю вам, выпустите меня, а нет – так я унесу свой план в могилу!

– Мы и без вас что-нибудь придумаем. – Вайолет очень надеялась, что голос ее звучит уверенно, хотя уверенности она совсем не чувствовала. – Нам удалось выбраться из множества затруднительных ситуаций без вашей помощи.

– У меня в руках единственное оружие, которым можно угрожать Ишмаэлю и его сторонникам.

– Гарпунное ружье? – спросил Клаус. – Но Омерос же забрал его с собой.

– Нет, не гарпунное ружье, школяр безмозглый, – отрезал Граф Олаф с презрением. Последнее слово означало – «пытаясь почесать нос в тесноте птичьей клетки». – Я говорю о медузообразном мицелии.

– Гриб! – выкрикнула Солнышко.

Сестра и брат ахнули, и даже Невероятно смертоносная гадюка выразила удивление на свой змеиный лад, когда негодяй рассказал им то, о чем, возможно, вы уже догадались.

– На самом-то деле я не беременный, – признался он с ухмылкой, еле различимой сквозь прутья клетки. – Под платьем у меня водолазный шлем со спорами медузообразного мицелия. Если выпустите меня, я смогу угрожать всей компании смертельно ядовитыми грибами. Все эти болваны в длинных одеяниях станут моими рабами.

– А что, если они откажутся? – спросила Вайолет.

– Тогда я разобью шлем, – с торжеством крикнул Олаф, – и уничтожу все на острове.

– Но тогда и мы будем уничтожены, – запротестовал Клаус. – Споры отравят нас так же, как всех остальных.

– О-хо-хо, – пробормотала Солнышко, имея в виду «больше ни за что». Не так давно младшая Бодлер уже отравилась медузообразным мицелием, и детям не хотелось думать о том, что произойдет, если не найдется васаби, чтобы нейтрализовать яд.

– А мы сбежим на их лодке, бестолочь, – огрызнулся Олаф. – Зря, что ли, здешние олухи строили ее весь год. Лучшее средство, чтобы оставить это место и отправиться туда, где кипит жизнь.

– Может быть, они и так нас отпустят, – предположила Вайолет. – Пятница говорила, что любой, кто захочет покинуть колонию, может отплыть в лодке в День принятия решения.

– Много ли девчонка тут прожила, – фыркнул Граф Олаф. – Она все еще верит, будто Ишмаэль позволяет людям делать, что они хотят. Не будьте такими же тупицами, сироты.

Клаусу отчаянно хотелось, чтобы его записная книжка лежала сейчас, раскрытая, у него на коленях, а не валялась на другом конце острова со всеми другими запрещенными предметами.

– Откуда вы столько знаете про этот остров, Олаф? – настойчиво спросил он. – Вы же тут, как и мы, всего несколько дней.

– Как и вы, – издевательским тоном повторил негодяй, и клетка опять затряслась от его смеха. – Вы что же, воображаете, будто ваша трогательная история – единственная на свете? Думаете, этот остров только и ждал, когда вас выбросит на его берег? Думаете, я сидел дома и ждал сложа руки, пока вы, жалкие сироты, случайно попадетесь мне на пути?

– Босуэл, – буркнула Солнышко. Она имела в виду что-то вроде «ваша жизнь меня не интересует». А Невероятно смертоносная гадюка зашипела, очевидно соглашаясь с девочкой.

– Я мог бы нарассказать вам таких историй, Бодлеры! – глухо проскрипел Граф Олаф. – Я мог бы открыть вам такие тайны – о разных людях, о разных местах. Такие тайны, какие вы и вообразить не способны. Я бы рассказал вам про распри и расколы, которые начались еще до вашего рождения. Я мог бы даже рассказать кое-что о вас самих, чего вы даже и не подозреваете. Только отоприте дверцу, сироты, и я расскажу вам то, чего вам самим вовек не узнать.