Тридцать три несчастья. Том 4. Занавес опускается

Бодлеры в отчаянии переглядывались, пока мятежный раскол ширился, охватывая колонию. Раковины с сердечным висели на поясе у островитян, но сердечности отнюдь не наблюдалось: колонисты с остервенением ополчались друг на друга, не считаясь с тем, кто перед ними – друзья или их родные, объединяло ли их общее прошлое или участие в одной и той же организации. Бодлерам, разумеется, доводилось и прежде видеть разъяренные толпы: они сталкивались с психологией толпы горожан в Городе Почитателей Ворон и со слепым правосудием толпы в отеле «Развязка», но они никогда не видели, чтобы сообщество разделилось так неожиданно и кардинально. Вайолет, Клаус и Солнышко наблюдали, как усиливается раскол, и легко представляли себе, какими были другие расколы – от того, который разделил Г. П. В., который прогнал с этого самого острова их родителей, и до всех других расколов за всю горестную историю мира, когда каждый человек предлагает что-то свое, каждая история похожа на луковичный слой и каждое несчастье похоже на главу огромной книги. Бодлеры следили за жестокой перепалкой и удивлялись, как это они могли надеяться, что остров станет безопасным местом, вдали от людского вероломства, а вместо этого на остров прибило вероломство всех видов вместе с уцелевшими после шторма и теперь разделило живущих здесь. Голоса спорящих становились все громче и громче, каждый предлагал свое, но никто не слушал ничьих предложений, и раскол превратился в оглушающий рев, пока наконец его не перекрыл самый громкий голос.

– ТИХО! – рявкнул вошедший в палатку, и островитяне тут же умолкли. Они в изумлении уставились на злобно глядящую на них фигуру в длинном платье и с выступающим животом.

– Что вы здесь делаете? – ахнул кто-то в задних рядах. – Мы же бросили вас на прибрежной отмели.

Личность шагнула на середину палатки, и я с сожалением должен сказать, что это была не Кит Сникет. Та, в своем длинном платье и с выдающимся животом, по-прежнему лежала на верхушке книжного плота, а выдававшийся живот Графа Олафа был, разумеется, водолазным шлемом с медузообразным мицелием внутри. В его оранжево-желтом платье Бодлеры вдруг узнали платье Эсме Скволор, в котором она щеголяла на вершине Мертвых гор, – кошмарная вещь, сделанная так, чтобы походить на громадный костер. Его каким-то образом тоже выбросило на остров, как и все остальное. На минутку Олаф задержался, чтобы адресовать Бодлерам особо гадкую ухмылку, а дети в это время пытались разгадать тайну платья Эсме и то, каким образом оно, подобно кольцу, зажатому в руке Вайолет, спустя такое долгое время вернулось в жизнь сирот.

– Меня нельзя бросить, – прорычал злодей, отвечая островитянину. – Я – король Олафленда.

– Здесь не Олафленд, – отрезал Ишмаэль, яростно дернув себя за бороду, – а ты не король, Олаф.

Граф Олаф откинул назад голову и расхохотался. Драное платье весело затрепыхалось, иначе говоря, неприятно зашуршало. С издевательской усмешкой он показал на Ишмаэля, по-прежнему сидящего в кресле.

– Ах, Иш, – сказал он, и глаза его ярко заблестели, – я тебе много лет назад говорил, что когда-нибудь одержу над тобой верх, и этот день наступил. Некто из моих сторонников, у кого имя – день недели, рассказал мне, что ты скрываешься на этом острове и…

– Четверг, – сказала миссис Калибан.

Олаф нахмурился и прищурился на веснушчатую женщину.

– Нет, – ответил он. – Понедельник. Она пыталась шантажировать старика, замешанного в политическом скандале.

– Гонзало, – сказал Алонсо.

Олаф опять нахмурил бровь.

– Нет, – ответил он. – Я и старик отправились наблюдать за птицами, а заодно решили ограбить шхуну, промышляющую охотой на котиков, владельцем которой был…

– Хамфри, – подсказала Уэйден.

– Нет. – Олаф опять насупился. – Из-за его имени разгорелся спор, поскольку младенец, усыновленный его осиротевшими детьми, носил то же имя.

– Бертран, – подсказал Омерос.

– Нет. – Олаф снова скорчил мрачную гримасу. – Документы по усыновлению были спрятаны в шляпе у одного банкира, которого повысили в должности и сделали вице-президентом отдела, в чьем ведении находились финансовые и наследственные дела сирот.

– Мистер По? – предположила Сейди.

– Да. – Олаф бросил на нее грозный взгляд. – Хотя в то время он больше был известен под своим театральным псевдонимом. Но я здесь не для того, чтобы обсуждать прошлое. Я пришел обсуждать будущее. Твои мятежники выпустили меня из клетки, Ишмаэль, чтобы прогнать тебя с острова и сделать меня королем.

– Королем? – возмущенно повторила Едгин. – Мы так не договаривались.

– Хочешь жить, старуха, – отрезал Олаф, – делай, что говорю.

– Вы уже даете нам советы? – недоверчиво произнес Брустер. – Вы не лучше Ишмаэля, хотя костюм у вас красивее.

– Спасибо, – Граф Олаф противно ухмыльнулся, – но между мной и этим глупым рекомендателем есть еще одно важное различие.

– Татуировка? – предположила Пятница.

– Нет. – Граф Олаф нахмурился. – Смойте ему глину с ног, и увидите, что у него такая же татуировка, что у меня.

– Косметический карандаш? – предположила мадам Нордофф.