Тридцать три удовольствия

Однажды утром в пансионате «Восторг» случился пожар. Я проснулся за пять минут до звонка будильника, но не потому, что уже привык к этому времени, а потому, что сильно пахло дымом. Вскочив, я наспех умылся и выскочил из своего номера. Оказалось, что горит бильярдная. Пожарных уже вызвали, но их все не было. Вахтерши судачили, что, наверное, Гектор уснул пьяный и подпалился. Как выяснилось, Гектором звали здешнего маркера. В сочетании с фамилией получалось нечто карикатурное — Гектор Кутузов. Бильярдная располагалась на втором этаже спортивно-культурного комплекса, соединенного с основным зданием застекленным переходом, представлявшим собой целую оранжерею. Там же, на втором этаже, находились кинозал и библиотека. Обидно было бы, если бы пламя перекинулось в библиотеку, и не только потому, что там находился подаренный мною альбом карикатур. Но пожарные, наконец, приехали и проявили чудеса героизма. Им удалось довольно быстро сбить пламя и потушить пожар. Какая-то старушка плакала:

— Ой, там он лежит, голубчик, увесь обуглился до белых косточек.

Мне жалко было маркера Кутузова, а главное, что я так и не удосужился заглянуть в лучшую на черноморском побережье бильярдную. Говорили, что там были два каких-то очень древних стола.

Потом выяснилось, что никакой голубчик до белых косточек не обуглился. Ничьих останков на пепелище не нашли. А маркер Кутузов пропал куда-то без вести.

В то утро мы с Тамарой не пошли играть в теннис. Не потому, что обстоятельства не позволяли, а просто — разве можно играть в теннис сразу после пожара.

— Что-то тревожное наполняет всегда душу, когда случается нечто подобное, — говорила Тамара, лежа на пляже после купания. — Словно дан сигнал: «Ждите еще большей беды». И хотя чаще всего большая беда так и не приходит, все равно, сердце начинает замирать, тоскуя в ожидании чего-то ужасного, какого-то всенародного горя. Вот объясните мне, Федор, что такое огонь, откуда он возникает, куда уходит?

— Огонь?.. — задумался я. — Ну, это такая сложная химическая реакция, которая очень быстро протекает и при которой выделяется большое количество тепла… А впрочем, честно говоря, я и не знаю, что такое огонь сам по себе. Огонь он и есть огонь. Может быть, что это вообще явление, неподвластное нашему пониманию. Может, это вторжение четвертого измерения в наши три.

— И никто не знает. А он живет своей жизнью и время от времени требует выплесков себя — в войнах, в пожарах, в революциях, в извержениях вулканов.

Действительно, пожар бильярдной нарушил вдруг налаженную гармонию жизни пансионата «Восторг». Будто в муравейник бросили горящую тряпку. Весь тот день всюду кто-то с кем-то ругался, в столовой официантка опрокинула и разбила целую гору посуды, вечером молодые коммерсанты, разгуливавшие по пансионату в ярких и безвкусных нарядах, напились и буйствовали, орали матом и горлопанили, изображая пение. Запах пожарища неизбывно стоял в воздухе, наполняя душу тревогой. У Тамары разболелась голова, и после ужина, попрощавшись со мной до завтра, она заперлась в своем номере.

На другое утро мы все же пошли играть с ней в теннис, но она играла плохо, постоянно посылала в сетку подачи, и мы решили отложить игру до завтра. Искупавшись, мы немного посидели на пляже, вернулись в пансионат и узнали, что в Москве объявлен ГКЧП.

Удовольствие двадцать второе СЮРПРИЗ

Да не ты ли меня высушила,

Без мороза сердце вызнобила,
Ты развеяла печаль по плечам,
Ты заставила ходить по ночам,
Ты заставила чужу жену любить,
Чужа жона — лебедь бела, хороша,
Своя жона — полынь, горькая трава.

Русская народная песня.

Демократически настроенная общественность пансионата «Восторг» бурлила. У телевизоров была давка; когда в промежутках между короткими сообщениями о ползучих действиях комитета по чрезвычайному положению снова показывали виолончелистов, играющих долгие, протяжные мелодии, назначали дежурных, чтобы они следили за информацией. И все равно на пляже народу значительно поубавилось — большинство предпочитало отсиживаться в здании пансионата на случай, если гражданская война разразится по всей территории Советского Союза, включая черноморское побережье. Я тоже волновался, хотя мое сатирическое сердце и чувствовало, что все это — какой-то фарс. Вопреки треволнениям, мы с Тамарой проводили время купаясь и загорая. То и дело кто-нибудь из жителей пансионата прибегал и ошарашивал всех пугающими известиями:

— Говорят, Ельцин уже расстрелян, без суда и следствия, как Чаушеску.

— Сволочи! Неужели это правда?

— Наверняка правда, коммуняки ни перед чем не остановятся. Полнаселения в ГУЛаге угрохали.

— А что, Белый дом уже штурмуют?

— С минуты на минуту начнется штурм.

— А правда, что Кремль горит?

— Вполне возможно.

— Эх, задушат демократию танками!

Тамара, слушая все это, фыркала:

— Ишь, как перепугались!