Тридцать три удовольствия

Каирский ночной шум и гам все еще шипел в ушах, медленно растворяясь в тишине парка, или сада, если уж Николке так хотелось, чтобы это был Эзбекие. Сад этот принял нас в свое лоно, предоставив одну из скамеек, где мы уселись и извлекли из сумки Игоря сегодняшний джин. Луною в отдалении высвечивалась блестящая тропинка и несколько белых стволов пальм, что свидетельствовало о нашем расположении никак не в Измайлове и не в Сокольниках — Эзбекие так Эзбекие! Полной мерой разлив оставшиеся полбутылки по пластмассовым стаканчикам, Мухин зашвырнул краснокамзольного служителя Тауэра в кусты, мы отхлебнули по порядочному глотку и приготовились слушать, что нам поведает главнокомандующий.

Торжественно заглянув каждому из нас в лицо, он заговорил:

— В позапрошлом году Михаил Иванович Кайзербах, вы его не знаете, рассказал мне эту потрясающую и невероятную историю, в которую я сперва не поверил, да и дико было бы поверить, а потом увлекся, стал читать всякие книги, искать факты и так далее. Тот год, вы помните, вообще богат был на всякое такое — наша румынская тяга с чертовщиной, прочие дела — короче, стал я в это все погружаться с головой. Вечер, как-то на кухне у себя пытаюсь составить таблицу всех имеющихся у меня данных, как вдруг чувствую, что-то происходит. Освещенный угол, где я под лампой сижу, не тронут, а всюду, где тень и темно, словно какие-то незримые существа присутствуют. Я походил по кухне, выглянул в окно, и волосы у меня встали дыбом — на меня смотрела страшная и одновременно неописуемо красивая голая женщина; она прошептала что-то, сквозь стекло не слышно, и тотчас исчезла. Женщиной этой, как я сразу догадался, была она самая — Бастшери, и о ней я собираюсь вам поведать.