Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

Духовность неизбежно исчезала из общественной жизни, религия начала вырождаться на фоне частных домыслов, а священники и пасторы, постепенно лишенные государственной поддержки, вели безнадежную битву с философией и наукой. Пока Германия страдала в своем бесплодии, над Европой занималась новая заря, забрезжив в Италии и освещая Францию, Англию и северные страны. Декарт и Гоббс уже писали свои трактаты, открытия Галилея, Кеплера и Гарвея заняли свои места в сокровищнице общечеловеческого знания. Разговоры о рассудке повсюду сменяли собою слепые импульсы духа.

По существу это и были одни разговоры. Небольшая группа образованных людей, которые были в состоянии оценить важность нового знания, могла поделиться разве что слабой тенью своей учености. Нужно было еще найти новую эмоциональную потребность, которая бы заняла место, оставленное религиозными убеждениями; и этот пробел заполнило взбурлившее национальное чувство.

Принципы абсолютизма и представительства теряли поддержку религии; зато они получили поддержку национализма. В этом и лежит ключ к пониманию характера войны в ее последний период. Понятия «протестант» и «католик» постепенно утратили свою силу, вместо них все более грозными становились такие, как «немец», «француз» или «швед». Борьба династии Габсбургов с ее врагами переродилась из конфликта между двумя религиями в борьбу наций за политическое равновесие. Новые стандарты хорошего и плохого вошли в мир политики. Прежняя мораль рухнула, когда римский папа выступил против Крестового похода Габсбургов и когда католическая Франция, руководимая своим великим кардиналом, решила субсидировать протестантскую Швецию. После этого незаметно и быстро крест сменился флагом, а клич Белой горы «За Святую Марию» – кличем Нёрдлингена «Да здравствует Испания».

Чтобы стать хозяином положения, Фердинанду Венгерскому, который быстро входил в отцовскую роль главы государства, нужно было сделать один важный выбор: кем быть – германским или австрийским сюзереном. Он выбрал Австрию. И это решение было давно предопределено. Династия по темпераменту и характеру принадлежала югу; король Швеции отразил бросок Фердинанда II на север, и он сам пожертвовал империей Валленштейна на Эльбе ради Испании. Религия – его орудие объединения Германии, когда-то столь могущественное в Штирии, когда его мир еще был молод, разрушилось в его же руке; все, чего он добился всей своей жизнью, – это конфедерация государств Австрии, Чехии, Венгрии, Силезии, Штирии, Каринтии, Карниолы (Крайны) и Тироля, примерный набросок будущей Австро-Венгерской империи.

Короля Венгрии нельзя назвать недалеким или недальновидным, но его способности были обусловлены его воспитанием и образованием, а действия – непосредственным опытом. Его отец родился и вырос еще в то время, когда в династии сквозила тень средневековой империи. Местом его рождения был провинциальный двор штирийского эрцгерцога, но столицей его мира стал Франкфурт-на-Майне, где проводились выборы императора, духовный центр Священной Римской империи. Для молодого Фердинанда II Франкфурт-на-Майне уже долго был враждебным городом, оставшимся далеко за линиями иноземных армий, главным центром шведской интервенции. Родившийся в 1608 году, он почти не помнил времени, когда бы германские государства жили в мире с соседями в открытой конфедерации. Империя была для него не более чем географическим термином для обозначения враждующих фрагментов. И его неизбежно привлекла более явная солидарность Вены, Праги и Прессбурга (Братиславы), на которой он и построил свой мир.

Так изменилась подоплека. Но война выявила и другую проблему. Вопрос наемных армий с самого начала их существования оставался непростым; а военные действия, ведшиеся в течение жизни почти поколения, чрезвычайно его усугубили, так что из побочной проблема превратилась в главную. Армия как единое целое требовала особо продуманного и осторожного обращения, как с любым политическим союзником. Имперцы убедились в этом во время заговора венского правительства против Валленштейна, а протестанты – на переговорах, которые подавили мятеж 1633 года.