Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

В августе 1635 года Оксеншерне удалось слегка погасить растущее недовольство тем, что он отнесся к мятежным командирам как к равноправным союзникам и заключил с ними официальный договор о верности. Однако саксонские агенты продолжали свою агитацию, и вскоре котел недовольства снова забурлил, и Оксеншерна после безуспешных попыток найти денег у союзников предоставил Банеру усмирять свою армию любыми имеющимися способами. Маршал, хам и головорез, который не стеснялся говорить, что думает, не обладал ни достаточной дипломатичностью, чтобы разобраться с ситуацией, ни достаточной грубой силой, которую он, разумеется, с успехом бы применил, будь мятежники в меньшинстве. В октябре он оказался в отчаянной ситуации; целые полки отказывались выполнять его приказы, и он откровенно признался Оксеншерне, что намерен либо лично сдаться Иоганну-Георгу, либо, если повезет, сблефовать и договориться с ним частным образом, выхлопотав хорошие условия для себя и нескольких верных шведов, а мятежники пусть делают что хотят. Эту неминуемую катастрофу, которая означала потерю долины Эльбы и полное прекращение коммуникаций между Стокгольмом и канцлером на Рейне, удалось предотвратить лишь в последнюю минуту. Подписанное с Польшей перемирие освободило большую часть недавно набранных шведских войск, которые держались в боевой готовности на случай польской войны, и они успели вовремя подойти к Банеру, чтобы едва-едва перевесить баланс сил в его пользу. Мятежники, надеясь на успешную кампанию и богатую поживу, поняли, что, пожалуй, им выгоднее добиться своего от напуганного Банера, чем от Иоганна-Георга. Они согласились остаться на стороне шведов, и фактически мятеж прекратился, но о восстановлении какой-либо дисциплины не шло и речи. «К великому моему огорчению, – писал Банер, – каждый командир отдает приказы так, как ему заблагорассудится». И ему действительно оставалось только огорчаться, поскольку любые необдуманные попытки укрепить его авторитет могли привести к новому взрыву. Тем не менее, воспользовавшись восстановленной верностью своей армии для того, чтобы организовать быстрое наступление до прихода зимы, он нанес внезапный удар по форпосту Демиц на Эльбе и разгромил саксонцев у Гольдберга, тем самым вновь заставив свои войска поверить в его полководческие таланты. Лишившись германских союзников, Швеция получила одно преимущество: теперь ее солдаты могли считать всю страну вражеской и пополнять свои запасы за счет еще более безжалостных грабежей, чем они позволяли себе во время лицемерного союзничества якобы ради защиты Германии.

Но и этот наступательный бросок шведского маршала и его разношерстной армии скрывал под собой направляющую руку Франции, ибо только вмешательство французского дипломата вовремя обеспечило заключение перемирия с Польшей[82] и предотвратило крах Банера.

На юге и юго-западе сложилась еще более угрожающая ситуация. Аугсбург сдался после почти шестимесячной осады, и имперцы вошли в город мертвых, где люди походили на призраков, а солдаты падали с ног прямо на боевых постах. Три последних месяца они питались одними кошками, крысами и собаками, а за восемь недель до сдачи горожане разрезали коровьи шкуры, вымачивали и жевали. Одна женщина призналась, что варила и ела труп солдата, умершего у нее в доме. И все-таки победители отметили свой триумф банкетом, гуляли до поздней ночи, пока голодные бюргеры слушали и молча гадали, откуда бы им самим взять еды.

Ханау-на-Майне в условиях не менее страшных с напрасным героизмом продержался более полутора лет. Однажды осада была снята, но потом город снова окружили и в конце концов покорили; командующий гарнизоном, шотландец Джеймс Рамсей по странному снисхождению противника получил возможность остаться в городе как частное лицо.

Поблажка оказалась ошибкой, ибо Рамсей, воспользовавшись своим авторитетом, поднял восстание; но имперцы опередили его, и он закончил свою смелую, хоть и беспринципную карьеру пленником в их руках.