Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

Урон, нанесенный сельскохозяйственным землям и поголовью скота, трудно оценить ввиду недостатка надежных данных за период непосредственно до и непосредственно после войны. Легко допустить ошибку и списать на военные потери бедность сельского хозяйства и скотоводства, которая, возможно, всегда отличала какие-то районы. Несмотря на все горькие жалобы, армии ухитрялись до последнего кормиться за счет земли, сохранять для конницы по крайней мере часть четвероногих животных – и не всегда лошадей! – и еще запрягать кого-то в свои обозные фургоны. И опять-таки, как бы далеко мародеры порой ни забирались от своих лагерей, какая-нибудь деревня в стороне от дороги или укрытая в глухом конце долины могла остаться совершенно нетронутой.

Лейпциг обанкротился в 1625 году, но финансовое положение муниципалитета зашаталось уже давно. Некоторых городов проблемы почти не коснулись, а другие даже нажились на войне. Эрфурт попытался учредить свою ежегодную ярмарку, когда в 1632–1633 годах Лейпциг оккупировали войска. Население Вюрцбурга неуклонно росло. Бремен умудрился монополизировать рынок английского льна, Гамбург завладел торговлей сахаром и пряностями, которую прежде вели его конкуренты, и вышел из Тридцатилетней войны одним из лучших городов Европы, способным состязаться на Балтике со Швецией и Соединенными провинциями. Графство Ольденбург благодаря просвещенной бессовестности своего правителя так искусно маневрировало между меняющимися альянсами, что всегда не просто оказывалось на стороне победителя, но и избегало оккупации. Франкфурт-на-Майне через несколько тощих лет после Нёрдлингена вернул себе сравнительное богатство и процветание. Население Дрездена восполнило потери от чумы, приютив у себя беженцев и изгнанников, и за все время войны не выросло и не сократилось.

Прежде всего нужно помнить о том, что деструктивный потенциал армий был в то время гораздо меньше, чем сейчас. Из-за отсутствия какого-либо властного органа для защиты гражданских лиц, несовершенства благотворительных служб, полного отсутствия всякой дисциплины в современном понимании война ложилась на людей невыносимым бременем. Но не было и массовых беспорядков и тотального уничтожения, как в наши дни. Разрушались деревянные дома, которые легко отстраивались; камень и кирпич сводили на нет всю разрушительную ярость солдата XVII века. Поэтому многие районы восстановились так быстро, что даже вызвали у некоторых скептиков сомнения в реальности ужасов войны.

Что касается фактических денежных потерь, то они отнюдь не были настолько велики, как уверяли власти. Большая доля материальных богатств, захваченных в виде военных контрибуций, просто переходила из рук в руки и перетекала в карманы людей в виде выплат на содержание солдат. Расчетливым генералам удавалось скопить не так уж много денег, чтобы переслать их в иностранные банки и вложить в иностранные земли. Это малое с лихвой возмещалось деньгами, которые через армии поступали в страну из Испании, Швеции, Соединенных провинций и в первую очередь из Франции.

Тем не менее недостаток капитала в военные годы ощущался довольно сильно, по крайней мере на местах. Между 1630 и 1650 годами саксонское правительство отчеканило всего два с половиной миллиона талеров, то есть в два с лишним раза меньше, чем за последние двадцать лет предыдущего века. Устойчивое сокращение налоговых поступлений доказывает обесценивание собственности и упадок благосостояния налогоплательщика. Страшно подумать: выручка лейпцигского винного погребка упала ниже четвертака.

Порой и крестьянам удавалось нажиться на финансовой неразберихе. Солдаты не тратили времени на то, чтобы торговаться, и деревенский мальчишка, обменявший кружку пива на серебряную чашу, получал неплохой барыш. В Аугсбурге во время шведской оккупации несколько находчивых крестьян умудрились скупить угнанный скот по смехотворно низкой цене, так как солдаты не имели никакого понятия о стоимости украденных ими животных. Слом административной системы также открывал огромные возможности для людей беспринципных. После бегства трусливых соседей отдельные храбрые крестьяне порой могли неплохо обогатиться, продавая плоды соседской земли, особенно лес, под видом собственного урожая. Паче того, к концу войны выросло целое поколение людей, знавших, как выгоднее всего воспользоваться той необычайной свободой, которую дает слабость гражданской власти.

Немыслимое сокращение населения, приписываемое многим районам, в какой-то мере было результатом временной эмиграции, и при внимательном рассмотрении условий, существовавших в Германии до и после войны, становится ясно, что люди не столько уничтожались, сколько перемещались на другие места. Но шрамы чувствовались еще долго после того, как затянулись раны, оставленные этим процессом.