Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

Не раз возникала нешуточная угроза. Шведские войска бунтовали в Иберлингене, Ноймаркте, Лангенархе, Майнау (острове на Боденском озере) и Эгере (Хебе). Опасный мятеж в Швайнфурте Врангелю пришлось подавлять лично. Несколько полков умудрились захватить деньги, посланные их командующему на жалованье для них же, и улизнуть с ними туда, где им нашелся бы новый хозяин. В июле 1650 года в Анхальте банду мятежников, более опасных и удачливых, чем любые до них, пришлось загнать в ловушку, окружить и расстрелять. Бунт в баварских войсках подавили так же беспощадно: курфюрст приказал применить против мятежников тяжелые орудия и повесил пятнадцать главарей за то, что они заявили о своих, как им казалось, правах.

Уже летом 1650 года стало известно, что испанские армии набирают к себе имперских солдат, что вызвало возмущенные протесты со стороны шведов и французов, и в какое-то время в Нюрнберге казалось, что новая война неминуема. Говорили, что демобилизация остановлена, даже ходили слухи, что шведы открыли набор рекрутов. Но кризис миновал, и 14 июля 1650 года участники переговоров встретились в последний раз на роскошном банкете, устроенном в их честь на этот раз Пикколомини. За городом он установил гигантский шатер, украшенный зеркалами, канделябрами, цветами и эмблемами. Снаружи поставили картонную крепость, набитую фейерверками. После неприятного недоразумения, которые стали уже привычными, вызванного препирательством между Врангелем и каким-то имперским генералом из-за первенства за столом, гости в 5 часов вечера расселись за грандиозным пиром, на котором под аккомпанемент оглушительных залпов они пили за мир и за здравие всех присутствующих. Когда гости напировались, Пикколомини собственноручно зажег фитиль, и картонная крепость взвилась в небо в вихре ракет. Для публики снаружи установили кроткого, пустого изнутри льва с оливковой ветвью в безобидной лапе, у которого из пасти лился непрерывный поток вина.

После отъезда главных переговорщиков конференция заседала еще год, утрясая разные мелочи. Но и тогда некоторые проблемы остались нерешенными. Испанцы покинули Франкенталь не раньше, чем император уступил им Безансон в 1653 году; Карл Лотарингский оставил Хаммерштайн только в начале 1654 года, а в мае того же года шведский гарнизон в городе Фехта удостоился сомнительной чести стать последним, кто ушел из Германии. Однако эвакуация войск продолжалась непрерывно с самого открытия конференции в Нюрнберге в 1649 году, а ко времени сбора урожая 1650 года большинство районов в Германии ощутили, что наконец-то могут по-настоящему отпраздновать возвращение мира. Заметную роль в этих жалостных праздниках благодарения сыграли дети: школьники, распевая, шли процессией в белых одеждах и зеленых коронах в Дёлыитедте, школьники приветствовали давно изгнанного курфюрста Карла-Людвига на границе Пфальца. Они были будущим Германии, ее надеждой – в некоторых местах единственной.

2

Уже не в первый раз Германия непрерывно воевала на протяжении жизни целого поколения и дольше, но уникальной в германской, если не европейской, истории делают эту войну окружавшие ее легенды. По меньшей мере до середины XIX века любые оценки людских и материальных потерь не казались чересчур завышенными, чтобы поверить в них. Считалось, что население сократилось на три четверти, урон для поголовья скота и общего благосостояния был гораздо больше, сельское хозяйство в некоторых районах вернулось на прежний процветающий уровень лишь через двести лет, в бесчисленных городах полностью прекратилась торговля; любое зло, которое постигало государство, тут же приписывали последствиям Тридцатилетней войны – от изъянов имперской конституции до запоздалого развития заморской Германской империи.

Более критические исследования последних трех поколений пролили свет на два аспекта проблемы, которые дотоле оставались в тени: во-первых, Германия в 1618 году уже двигалась по пути к краху; и, во-вторых, нельзя полагаться на данные того времени. Князья, стремясь избежать финансовой ответственности, государства, заявляя о нанесенном ущербе, граждане, прося освобождения их от налогов, – все они, естественно, рисовали свое положение в самых мрачных красках. В перечне ущерба, составленного для шведского правительства, количество разрушенных деревень в некоторых районах превышало общее число когда-либо существовавших там населенных пунктов. Журналисты и памфлетисты обеих сторон не жалели гипербол, что лишало их сочинения всякого смысла.