Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

Для Фердинанда III это был конец. Бавария потеряна под Цусмарсхаузеном, Прага осаждена, Леопольд разгромлен у Ланса. Он склонился перед неизбежным, согласился урегулировать религиозные вопросы и подписать мир. Но делегаты в Мюнстере заседали три года не для того, чтобы подписать его за три минуты. Когда последняя резолюция Фердинанда III пришла в Мюнстер, оказалось, что ключ к шифру пропал и расшифровать ее невозможно. Когда эта задержка была преодолена, начались бесконечные обсуждения того, в каком порядке следует подписывать договоры, и только в субботу 24 октября, почти через три недели после разрешения всех политических трудностей, стороны поставили свои подписи под документами. И даже в этот день депутаты в Мюнстере прождали с 9 часов утра до 13 часов дня, а потом им велели вернуться к 14:00. Только тогда объявились главные послы и подписали оба мирных договора. Это событие было ознаменовано тремя залпами из 70 пушек, расставленных вдоль городских стен.

Но это были не последние выстрелы Тридцатилетней войны. Все эти недели, все эти дни, все эти напрасные часы Прага продолжала сражаться и не сложила оружия еще девять дней, прежде чем там тоже узнали о мире[109]. Тогда и пражане устроили салют, провели благодарственные молебны и зазвонили в церковные колокола, потому что война закончилась.

Глава 12 Мир и его последствия

Думаю, следует удовлетвориться тем, что все останутся при своих претензиях и будут толковать договор по своему разумению.

Сервьен, январь 1649 года

1

Через 30 лет в Германии наконец наступил мир. В Праге колокольный перезвон заглушил последний грохот пушек, радостные огни освещали ночное небо над холмами у Майна, но в моравском Ольмюце (Оломоуце), где восемь лет простояла шведская армия, сбитые с толку солдаты понурились, а в окрестных полях обозные женщины собирались друг с другом отдельными группками. «Я родилась на войне, – говорила одна из них, – у меня ни дома, ни родины, ни друзей, война – все мое богатство. Куда мне идти?» Вереница обозных повозок и путников, уходивших из города, растянулась на 5 километров вдоль дороги, а горожане, сколько их осталось, собрались в давно разрушенной церкви, чтобы пропеть благодарственный псалом:

От прещения Твоего бегут они, от гласа грома Твоего быстро уходят;
восходят на горы, нисходят в долины, на место, которое Ты назначил для них.
Ты положил предел, которого не перейдут, и не возвратятся покрыть землю.

Но и через два года после подписания мира оставались сомнения, не возвратятся ли солдаты «покрыть землю», и условия, о которых договорились в Мюнстере и Оснабрюке, обеспечивали Германии не более прочный мир, чем подписанные в Праге тринадцатью годами ранее.

На переговорах Эрскин ясно дал понять, что необходимо учитывать интересы не только шведского государства вообще, но и конкретно шведской армии, и последние задержки в Мюнстере объяснялись тем, что все союзники в один голос требовали расквартирования войск еще на один год. Это была всего лишь попытка оттянуть критический момент. Такая проблема не стояла перед французским правительством, которое все еще воевало с Испанией и держало под контролем свою преимущественно национальную армию. В гораздо более трудном положении находились шведские власти, которым предстояло демобилизовать почти 100 тысяч человек, по большей части немцев, не имевших иных надежд на будущее, кроме тех, что давала им солдатская служба. Небольшое меньшинство в шведских силах составляли протестанты, высланные из владений Габсбургов, чехи и австрийцы, возмущенные тем, что правительство, за которое они воевали, пожертвовало их интересами ради заключения мира. А еще оставались оборванные остатки бернгардцев, которые пристроились к шведам в расчете на лучшее обхождение, чем у Тюренна, и которых пугала перспектива окончательного роспуска.

На имперской стороне положение сложилось лишь чуть менее угрожающее. Перед Пикколомини стояла задача распустить около 200 тысяч мужчин и женщин, лишенных единственного средства к существованию. Вновь встроить такую громадную массу людей в мирное население чрезвычайно трудно даже в том случае, если солдаты и члены их семей лучше приспособлены для мирной жизни.