Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

Иоганну-Георгу, курфюрсту Саксонскому, было чуть за тридцать; этот белокурый мужчина с широким квадратным лицом и нездоровым румянцем придерживался консервативных и патриотичных взглядов на жизнь. Он носил бороду в народном духе, стриг волосы и ни слова не понимал по-французски. Одевался он богато, просто и благоразумно, как и подобает князю, доброму христианину и отцу семейства, а его стол ломился от местных плодов, дичи и пива. Три раза в неделю он со всем своим двором ходил на службу и причащался в лютеранской церкви. По своему собственному разумению, Иоганн-Георг не отступал от принципов и вел безупречную частную жизнь в удушающе домашней атмосфере. При маниакальной любви к охоте он не был бескультурным человеком, интересовался ювелирными изделиями, но больше всего – музыкой. При его покровительстве Генрих Шютц сотворил чудо, соединив немецкие и итальянские веяния в музыке, опередившей свой век.

Несмотря на эти культурные притязания, Иоганн-Георг сохранил старый добрый немецкий обычай кутежей, чем шокировал людей, подпавших под французское или испанское влияние, – Фридриха Пфальцского и Фердинанда Штирийского. Известно, что Иоганн-Георг, презиравший иностранные деликатесы, мог просидеть за столом семь часов кряду, поглощая домашнюю снедь и местное пиво и прерываясь только затем, чтобы отодрать за уши придворного карлика или вылить остатки из кружки на голову слуге, давая тому понять, чтобы принес еще. Он не был завзятым пьяницей; его ум, когда он трезвел, был совершенно ясным, и пил он по привычке и за компанию, а не по слабости. Однако он пил слишком много и слишком часто. Позже стали говорить, что курфюрст был навеселе всякий раз, когда он допускал глупость в политике, и по меньшей мере у одного посла депеши усыпаны пометками вроде: «Вино его несколько разгорячило» и «Мне показалось, что он сильно пьян». Попробуй тут остаться дипломатом.

Но это ничего не меняло, потому что Иоганн-Георг, пьяный или трезвый, был весьма загадочной личностью. Никто не знал, на чью сторону он встанет. Возможно, не было никакого вреда в том, чтобы заставлять обе партии гадать, кого он поддержит, если бы сам Иоганн-Георг это знал; к несчастью, он блуждал во тьме так же, как и те, кто его обхаживал. Прежде всего, он хотел для Германии мира, коммерческого процветания и единства; в отличие от Фридриха и Фердинанда он не видел перед собой высокого предназначения и не хотел рисковать нынешним удобством ради сомнительных будущих благ. Видя, что Священная Римская империя германской нации угрожает рухнуть, он не представлял иного средства ее спасти, кроме как снова подставить подпорки. Стоя между двумя партиями, которые разрушали здание империи, между партией германских свобод и партией абсолютизма Габсбургов, он выступал за укрепление древних традиций. В первую очередь Иоганн-Георг был конституционалистом.

Из трех лидеров Иоганн-Георг, по-видимому, был умнее всех, но он не обладал ни самоуверенностью Фердинанда, ни доверием Фридриха к советникам; он принадлежал к числу тех, кто видит обе стороны любой медали, но не имеет достаточной смелости, чтобы сделать выбор. Когда он действовал, то исходил из мудрых, честных и конструктивных мотивов, но всегда начинал действовать слишком поздно.

Большое, хотя и не решающее влияние на него оказывали два человека: жена и придворный священник. Курфюрстина Магдалена-Сибилла была женщиной с характером, благонравной, доброй, энергичной и без причуд. Она была недалекого ума; считала, что лютеранство – самая правильная вера, что низшие классы должны знать свое место и что политический кризис, видимо, можно преодолеть всеобщим постом. Она превосходно заботилась о детях и домашнем хозяйстве курфюрста, и отчасти благодаря ей курфюрст и его подданные питали друг к другу симпатию, так как она была одной из первых правительниц, которые осознали важность респектабельного и скромного образа жизни для укрепления престижа правящего семейства.

Придворный капеллан доктор Хеэ, легковозбудимый венецианец из знатного рода, воспитывался среди католиков и в силу этого получил некоторое представление об их взглядах. У кальвинистов в вероучении, говаривал он, в сорок четыре раза больше ошибок. С другой стороны, он был убежденным протестантом и, как и его господин, конституционалистом. Язвительный автор и красноречивый оратор, он питал неуемную страсть к печатному слову, впервые проявившуюся, когда ему было 16 лет, и во всей Германии был известен как полемист. Кальвинисты, обыгрывая произношение его имени, прозвали Хеэ «первосвященником» – Hohepriester. Чванясь своим интеллектом и происхождением, ученый доктор легко становился мишенью для насмешек. «Не знаю, как и благодарить Господа за все те великие и возвышенные дары, которыми он в своем божественном всемогуществе наделил меня» – так выражался он, по словам современников.