Тригг и Командор

— Самое прямое. На воздухе очень легко пускать окружающим пыль в глаза, а под водой нет и не может быть никакой пыли. Кроме того, видимость в самых чистых морях мира не превышает и семидесяти метров. Поныряйте как-нибудь на Красном море или около Мальдивских островов и убедитесь сами. А вот на поверхности — совсем другое дело.

Например, вот с этого скользкого волнореза вы легко увидите любой португальский галеон или греческую трирему на расстоянии более пяти верст. Между семьюдесятью метрами и пятью верстами есть разница, не правда ли? Для субъектов, во главу угла ставящих видимость явлений, а не их сущность, жизнь на суше намного предпочтительнее…

Полностью на сушу переселились тогда все позеры и хвастуны без внутреннего стержня. Покрасовались друг перед другом, попозировали разным там Фидиям и Праксителям в эпоху эллинизма, а потом сгинули в небытие, чего и следовало ожидать.

Память о них осталась только в греческой мифологии и в садово-парковой скульптуре.

Кентавры и те, кто пошел за ними, предпочли внешний блеск внутренней мудрости, плоскую поверхность — истинной глубине и дешевую похлебку — свежим морепродуктам.

Настоящие атланты, не прельстившись на блестящую мишуру, ушли глубоко под воду.

— У меня на мызе к обеду всегда только свежие морепродукты. А в Индокитае вы бывали? Осьминоги и креветки там очень хороши.

— За годы странствий я побывал везде. В Индокитае заходил как-то в Тонкинский залив — еще при династии Цинь.

— Это очень интересно — у меня в галерее висит пламенеющий клинок той эпохи.

Мне было бы очень интересно ваше мнение: для каких целей его использовали во времена Цинь Шихуанди — в оборонительном или в наступательном бою?

— Знаете, меня всегда тоже интересовал этот вопрос. Во время войны за бирманское наследство…

С этого места и до конца следующей страницы текст становится нечитаемым из-за все тех же жирных пятен, проступивших со страницы первой.

— …премного благодарен за приглашение … С утра мне придется посетить одно место в шведских территориальных водах, и к полудню я смогу быть уже у вас, дорогой барон!

— Жду вас непременно! К столу будет фаршированная щука.

— Это деликатес…

4. Обед у волнореза

Боевой парусный плот «Неустрашимый», французский повар на русской службе, экскурсы в историю атлантических декабристов и знакомство барона с самим Лейбницем. Кентавры и их тяжелое наследие в Старом, а затем — в Новом свете. Парижская мода в Голштинии и планы на Треллеборг.

К полудню у самого дальнего края волнореза Батарейной бухты людьми фон Юкскюля был пришвартован бамбуковый плот. Тот самый «Неустрашимый», на котором барон когда-то спускался вниз по Меконгу и потом, через Индийский океан — к голландским владениям на Суматре.

Тогда его мореходность и скорость хода в бейдевинд настолько поразила малаккских пиратов, что они даже не решились его преследовать — помахали грозно вдогонку абордажными клевангами и отошли к Джохар-Бару, что за Сингапуром.

На палубе «Неустрашимого» был разостлан ковер из бенгальской коллекции барона, на котором плотным строем стояли ящики с триггер-виски и дубовые бочки со знаменитыми триггервильскими закусками. Посередине, между грот- и фок-мачтами, в плетеном гамаке, полулежал сам хозяин этого флагмана триггервильской эскадры — барон фон Юкскюль с графином триггер-виски «Секешфехервар»[4] в правой руке и с могучей клешней жирного балтийского лобстера — в левой.

На бамбуковых стволах по краю плота вальяжно расположился иностранный визитер командора, точнее две передние конечности триггеозавра и один его боковой плавник.

Выцветший тропический шлем барона защищал голову ящера от полуденного солнца. Изредка, метрах в восьми от волнореза, появлялся зеленый чешуйчатый хвост заграничного гостя — он резко взмывал вперед и вверх, отгоняя от плота наглеющих чаек и крикливых бакланов…

— …Позвольте предложить вам еще ведерко маринованных осьминогов… Скоро подойдет баржа с креветками «болонез» под петергофским соусом, их уже разложили по бочкам, пересыпали петрушкой и тимьяном — пальчики оближете…

— У вас прекрасный повар. Наверное, из французов?

— Так точно. Взяли его в плен под Смоленском в ноябре двенадцатого — когда отсекли от Великой Армии арьергард Лассаля со штабом Бертье…

Вот их кухня нам тогда и досталась — вино, макароны и горячие фрикадельки. Офицеров французских, пьемонтских и неаполитанских разоружили и отправили в штаб корпуса, а поваров отпустили на все четыре стороны.

Но этот вот Мишель вскорости обратно воротился. Сказал, что замерз сильно, потому что он, дескать, из самого Лангедока.

Ну раз так, дали ему тулуп и валенки — с тех пор вот к эскадрону и прилип.